Надо же, оклемался и догнал!..
— Чего тебе не сиделось на лавочке, наказанье ты мое, кара небесная? Вот приклеился! — чуть не заплакала я, невольно сравнив себя с той гипсовой женщиной, у которой были всего одна рука, одна нога и одно весло.
— Юленька, милая, пусти меня к себе переночевать, а?.. Всего на ночь!
— Угу, всю жизнь только об этом и мечтала!
— Ну, Юлечка, ласточка… Ты хочешь, чтобы меня прикончили, да?!
— Нет, просто у меня не постоялый и не проходной двор!
— Я не буду к тебе приставать, клянусь! Я могу в коридорчике, на половичке, как сторожевой пес, как последняя собака… Ну нельзя мне возвращаться в свою хату, пойми!
— А кто тебя просил нарываться?
— Никто не просил… профессия такая рискованная. Теперь моя судьба в твоих руках… Пусти, а? На одну ночь!
Сашка, шатаясь, маячил передо мной и, кажется, готов был рухнуть на колени. Я представила, как он свалится, а мне опять придется его поднимать, и вздохнула:
— Уговорил, черт языкастый… Пошли, группа риска!
…В метро наш перемазанный кровью и осенней слякотью дуэт вызвал повышенный опасливый интерес немногочисленных пассажиров. Бдительная дежурная поначалу вовсе не хотела пропускать нас к турникетам: грозилась вызвать вытрезвитель. Положение спасла моя находчивость.
— Что вы, девушка, — стала я заискивать перед этой пенсионеркой. — Вы приглядитесь, принюхайтесь, он же трезвый, мой Саша вообще не пьет!.. Не повезло ему, бедняжечке, хулиганы напали, изметелили, обокрали парня. Это же с каждым может случиться! Вот, в травмпункт везу…
— А кем, интересно, вы ему приходитесь?
Пришлось солгать, что невестой. Даже гранитные плиты в метро вздрогнули от сострадания ко мне… Только люди осуждали. Мы с Сашкой сидели вдвоем на шестиместном сиденье, как прокаженные, попутчики жались по углам и бросали брезгливые взгляды. Хорошо хоть Илона Карловна не ездит в общественном транспорте в столь поздний час… Впрочем, она и в ранний час не пользуется метро, поскольку ей по статусу положен персональный автомобиль…
Я покосилась на фотографа — он выглядел отъявленным страшилищем: левый глаз заплыл, ободранная алая щека распухла, губы напоминали двух сизо — фиолетовых медуз. Утопленники — и те краше… Я казнила себя: зачем подобрала этот чемодан без ручки?.. Незадолго до конечной остановки, где мне полагалось выходить, Александр отключился. Наконец — то наступил подходящий момент, чтобы избавиться от фотографа, — пусть катится в депо и там ночует!.. Но вместо того чтобы последовать своему разумному решению, я затормошила коматозника:
— Господин папарацци, добро пожаловать! Мы прибыли в пункт назначения!
Он сумел открыть один воспаленный глаз и глянул им так бессмысленно, словно не узнавал меня и, уж естественно, не просекал юмора. Я еле успела вытянуть фотографа на перрон до того, как состав умчался. Привалила его к скамье для ожидающих. От напряжения сама оказалась на грани, за которой теряют сознание, а потому оперлась на стойку с указателями. Опять — таки, натерпелась сраму: прохожие шарахались и обходили нас за километр, будто боялись испачкаться о чужое несчастье. Одна только уборщица — плотно сбитая женщина в форменном темном халате и цветастой косынке, из — под которой выбивались прядки с мелкой химической завивкой, — посочувствовала:
— Девушка, вам что, дурно?
— Да…
— Вы, часом, не беременная?
— Не — ет. — Подобное подозрение меня напугало.
— С сердцем нехорошо?
— Да что же хорошего?! Муж напился и подрался, — всхлипнула я, входя в образ классической русской страдалицы.
Недоделанный папарацци, словно в доказательство моих слов, сполз на бетонный пол и лишился чувств, больше не реагируя на внешние раздражители.
— Ох и мужики пошли! — возмутилась сердобольная женщина. — Нажрутся, шары свои бесстыжие зальют — и ну геройствовать!
— Вы не подумайте, так — то Саша добрый, смирный, но его в Чечне контузило, пить совсем нельзя, врачи запретили. — На меня снова накатила моя способность врать, которой я сама в себе поражаюсь.
— Понимаю. Мой и неконтуженный, а горазд руки — то распускать, — кивнула уборщица. — Пока трезвый, любо — дорого поглядеть. Может и щей наварить, и потолки побелить, и краны починить. Вон даже кафель поклал соседям за бутылку. А уж слесарей я сроду не вызывала! — Она горделиво ударила себя в грудь и нахмурилась. — Но если ему капля в рот попадет, пиши пропало. Хоть святых выноси! И-эх… Ну вот что, валяться тут не положено! Давай — ка, девка, хватаем его за руки, за ноги…
Она мне здорово помогла: практически взвалила на себя фотографа и понесла, как куль, вверх по ступеням. Сбросила Сашку только у стеклянных дверей выхода из метро и на прощание посоветовала как следует потереть ему уши для отрезвления.
— Или вон ватку жженую сунь под нос — враз очухается, — добавила отзывчивая уборщица.
— Спасибо вам огромное. Но где же ее взять, ватку?..
Косынка с кудряшками ушла, а я достала сигареты, закурила. Александр сидел истуканом и бессмысленно хлопал глазами. Вернее, помаргивал одним глазом — второй глаз заплыл и совсем не открывался. Дистанцию от метро до дома я обычно преодолеваю пешком, чтобы сжигать калории и дышать относительно свежим воздухом. Ходьбы всего ничего — пятнадцать минут, но как одолеть это расстояние вдвоем с калекой? Если бы кошелек был при мне, я бы, конечно, вызвала такси или остановила бы частника. А кому нужен человек без денег?!
— Между прочим, мне не нравится, когда девушки курят, — изрек предмет моего расстройства.
— Твое мнение никого не колышет, — сердито отрезала я. — Короче, если собираешься ночевать у меня, шевелись, вставай на ноги!
— Дай — ка. — Он выхватил из пальцев мой окурок и отбросил его в угол, потом ухватился за меня, с усилием, по — стариковски кряхтя, поднялся.
Ковыляли мы никак не меньше часа, — фотограф то возлагал свою тяжеленную длань на мое плечо, то прислонялся к деревьям и переводил дух. Все это время я мысленно молилась, чтобы не встретить никого из знакомых или соседей. Вроде пронесло… В прихожей я первым делом сняла полусапожки: ноги после каблуков просто отламывались.
— И мне помоги разуться. — Наглый папарацци, плюхнувшись на низкую табуреточку, вытянул свои лыжи в разношенных, драных кроссовках поперек коридора. — Назвалась женой, выполняй супружеский долг!
Я презрительно фыркнула, выпутываясь из скрученного пончо, и вдруг почувствовала, как этот негодяй запустил граблю в карман моего жакета:
— Эй! Ты… что… оборзел?!
— Юлька, все путем, — расплылась нахальная морда, потрясая в воздухе какой — то небольшой плоской штуковиной. — Микродиск цел! Йес! Я их сделал, как лохов!
— Микродиск? — в замешательстве переспросила я.
