Я не знаю, открыты или закрыты были мои глаза; услышала ли я слабый шелест, похожий на звук моего имени, или он мне померещился. Гораздо явственнее было ощущение, будто я придавлена байком и вся эта многопудовая махина давит на грудь, не позволяя не то чтобы пошевельнуться, а вдохнуть или выдохнуть.
— Рита, Риточка… Да что с тобой?.. Риточка, умоляю тебя, очнись, любимая… Ритка!!! Неужели я тебя погубил?!
Нет, голос мне не чудился. Голос принадлежал Стасу, только почему-то сделался совсем слабеньким. Уже не пытаясь высвободиться, экономя ресурсы воздуха в сдавленных легких, я просипела:
— С-с-стасенька, кажется, я умираю… ты позвони… моей маме… скажи… пусть тебя не… винит… скажи… я… я… была… очень… сча… сча… счастлива…
Все кончилось. Теперь я знаю точно, как наступает смерть: тело лишается возможности шевелиться, представляется бесчувственным, ненужным, чужим. А боль перетекает в душу, и от этой нестерпимой боли она взвивается высоко вверх, точно воздушный шарик. Душа парит, пока боль, как газ, не испарится вовсе, — вот тогда наступает вечный покой…
Глава 7
Софья. Соглядатаи и поднадзорные
Если бы мне — гипотетически — предложили выбрать эпиграф ко вторнику, я бы подписалась под шекспировской строкой: «Какой ужасный день, глаза бы не глядели!..» Вторник довел меня до полного, исступленного отвращения к жизни, до рвотного рефлекса на любые ее проявления. Видеть никого не могла и слышать не хотела. Как специально, люди шли и шли, заполонили эту проклятую квартиру… Я молчала, чтобы не выдать своих эмоций. Чистила картошку и представляла пространство, в котором мне было бы хорошо: уединенную башню на крыше небоскреба. Ничего общего с пентхаусом. Мне много не надо. Пусть это будет даже не башня, а маленькая квадратная будка с одним окном и одной дверью. Всего несколько метров, где поместились бы узкая кровать, стол и этажерка с книгами. Главное, чтобы стены были крепкими, ключ от двери имелся только у меня и дорогу до моего убежища никто не знал…
Да, на крыше, в изоляции от соседей, знакомых и родственников я бы смогла выжить. Невыносимо непрерывно ощущать себя поднадзорным — ловить любопытные взгляды: как ты, брошенка, еще не спеклась, не скисла?.. Не менее невыносимо быть соглядатаем чужой, бессмысленной жизни. Самое дорогое, самое желанное и сокровенное — это одиночество, только оно дает спасительный покой… Может, я сошла с ума? Может, это и есть шизофрения? Невроз или астения? Все может быть… Я не знаю в точности своего диагноза. Я просто изо всех сил придерживаюсь видимости нормы, стараюсь сохранить адекватность. Пока еще отдаю себе отчет в том, что из меня не выйдет борца за своего мужчину, за свои квадратные метры, за лидерство в бизнесе. Из меня уже ничего не вышло. И мое персональное солнце, недавно стоявшее высоко над головой, устало и неотвратимо склоняется к горизонту, укорачивая перспективу и удлиняя тень прошлого…
В отсутствие персональной башни с крепкими стенами я спряталась в дочкиной комнате. Сунула голову в бумаги, как страус в песок.
Психологи советуют: когда собственная жизнь кажется невыносимой, надо сравнить ее с существованием тех, кому еще хуже. Например, с участью нищих, недееспособных стариков и инвалидов. Мне предстояло писать об оперативных методах коррекции деформации позвоночника. И подобные сравнения здесь были неуместны. Статья должна возбуждать стремление к полноценности, желание бороться за свое здоровье, заплатить за него любую цену — операция стоила недешево… Я взяла себя в руки. Скрипя всеми позвонками, перестроилась. Представила, что с рождения хожу скрюченной набок, с горбом на спине, И мне безумно хочется обрести естественную прямую осанку. Какое счастье, что это возможно — в клинике травматологии и ортопедии работает такой кудесник, замечательный доктор Михайловский. Он выпрямляет согнутые в бараний рог позвоночники, опровергая жестокую народную пословицу «горбатого могила исправит». Дает шанс изменить жизнь к лучшему — и все такое прочее…
Я почти дописала, уже практически избавилась от мнимого горба — быстро, безболезненно, бесследно, — как затренькал мобильник. Вадик!.. Ура!.. Нет, я не безнадежна! Меня рано списывать в утиль, покуда существует Вадим Георгиевич Паперный: он для меня — все равно что кудесник-ортопед для горбатых.
Если нет башни из черного дерева, упирающейся в небо, можно спрятаться в ванной комнате, где тоже имеются стены и дверь.
— Вадимушка, я так рада тебя слышать!
— Чем занимаешься?
— Статейки пописываю. Можно сказать, леплю горбатого… из себя.
— Шутить изволите, сударыня?
— Какие могут быть шутки?! Я серьезна, как никогда. Тучи сгустились до неимоверности: меня Мирошник опять шантажирует… — пожаловалась я.
— Отличная тема для обсуждения за ужином, не находишь?
— О, ты приглашаешь меня на ужин? Опять фуа-гра?
— Ты не угадала, Сонечка. Сегодня нас ждет седло ягненка и жюльен с белыми грибами.
— О-о… ничего себе — целое седло!.. И жюльен…
— Я уже выехал из офиса, так что не медли, не заставляй себя ждать!
Что за человек? Никогда не позвонит заранее, не предупредит… Зато он способен превратить мрачную картину бытия в широкую, необозримую панораму, брызжущую всеми красками радости, искрами фейерверка. Кудесник! Кудесник!
Я залезла под душ. В спешке облила все вокруг, включая свои тапочки и полотенце. В завершение водных процедур обрызгалась «Шансом». Немного жаль, конечно, что, кроме серенького платьица, надеть больше нечего — не в строгом же офисном костюме тащиться на романтический ужин?.. А в джинсах Вадим меня уже видел… Впрочем, платьем его тоже не удивишь… Наплевать! Я скакала по лестнице через ступеньку, едва не сломала каблук и угодила прямехонько на грудь генеральному директору компании «Контур». Паперный привычно уткнулся носом в мои волосы и заключил:
— От тебя странно пахнет — чем-то жареным, домашним и гламурным парфюмом. Неожиданное сочетание!
— Жареным?.. А-а, так я целый день картошку жарила, пропиталась кухонным чадом. А волосы вымыть не успела. Ты застал меня врасплох!
— Жарила картошку? Как трогательно… Золушка ты моя. — Вадим взялся за ручку машины и возвестил: — Карета подана!
Прежде чем сесть, я инстинктивно подняла глаза к своему балкону и оторопела: за мной, оказывается, с пристрастием наблюдали мама, дочка и ее подружка Оксана. Вот я попала! Обнималась на виду у изумленной публики…
Паперный устроился со мной рядом и предложил начать с неприятного, чтобы за ужином не портить аппетит. Опережая мой монолог, напомнил, что неразрешимых проблем не существует.
— Ну, решение моих проблем теперь всецело зависит от тебя, — взялась я интриговать. Сообщила, что суд по разделу имущества назначен на 15 июля, а Мирошник сегодня предложила мне компромиссный вариант: я уговариваю Вадима Георгиевича продать ей офисное помещение за полцены, взамен мой бывший муж отказывается от имущественных притязаний. — Понимаешь, Лина уверена, что мы с тобой любовники, и переоценивает степень моего влияния.
