А я про учебу совсем не думаю. Я ни о чем и ни о ком не могу думать, кроме Рудницкого. Кстати, в обладании костылем даже нашлись некоторые преимущества — герой моего романа научился с его помощью распахивать форточку и делает это по десять раз на дню. В палате — духота. А на улице — пасмурно и довольно прохладно. Июль еще не кончился, а такое ощущение, что лето прошло безвозвратно.
К Стасику все привыкли — и мама, и бабушка, и мои подружки, которые всемерно балуют меня вниманием. Баба Рая возит куриные супчики, икру, печень и языки для поднятия гемоглобина. Баба Тоня носит малину и смородину, разные компоты и овощи. К сожалению, у меня совсем нет аппетита и сил мало. А очень хочется поскорее прийти в нормальное состояние…
…После всего, что случилось, отец переселился к своим родителям и, естественно, забрал заявление из суда. Меня он ни разу не навестил. Бабушка Тоня говорит — у папы депрессия, ему стыдно смотреть людям в глаза. Еще бы!.. А в отношении Мирошник возбуждено уголовное дело за участие в покушении. Тимура, наехавшего на нас в джипе, задержали, он находится в камере предварительного заключения. А Геннадию Федюку удалось скрыться. И Мирошник до сих пор на свободе — ее отпустили под подписку о невыезде за недостаточностью улик. Друзья моего любимого Рудницкого притащили нам газету «Вечерний Новосибирск» со статьей под заголовком «Лихая дамочка», где расписана бурная деятельность Элины Владиславовны. Кроме всего прочего, ей инкриминируют сводничество: подозревают, что массажистки салона красоты оказывали клиентам сексуальные услуги и тот отстойный подвал, куда мы ходили с Оксанкой, был арендован для девушек по вызову. Глеба Колокольникова, представлявшегося мне последним из романтиков, держали именно для съемок жриц любви. Он оказался одной из «шестерок» Мирошник — следил за мной, притворяясь влюбленным… Ощущаю себя полной кретинкой — как вообще могла сравнивать какого-то дешевого фотографа со своим бесценным Стасиком?!
Сейчас остается лишь гадать — достанет ли лихую дамочку наш «советский суд — самый гуманный в мире», или она отвертится, отмажется. Лина, в отличие от моего отца, у которого брали свидетельские показания, терзаний не испытывает. Напротив. Она окружила себя адвокатами и уповает на помощь «сильных мира сего», скомпрометировавших себя совместными с ней аферами и посещением салона. В статье из «Вечерки» черным по белому высказывалось подозрение, что Мирошник выйдет сухой из воды; в доказательство приводились громкие судебные процессы прошлых лет, в которых казнокрады чем больше хапали, тем более мягкое наказание получали. Я не то чтобы горю жаждой мести, но все-таки верю в существование справедливости…
Баба Тоня напрямую об этом не говорила, но я подозреваю, что отец в запое. Мне его даже жалко, ведь он за свою алчность жестоко поплатился — наказан прямо как та унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла. Воистину, «богатство одно — спутник плохой без добродетели рядом»…
Вообще, ничто не происходит напрасно. С одной стороны, мне стыдно вспоминать, как я доверяла Колокольникову. А с другой стороны, если бы не он, боюсь, мы со Стасиком просто разошлись бы навсегда. Разумеется, Стаc это оспаривает, клянется, что я ему всегда нравилась — с первого взгляда, однако ему предложить мне было нечего, кроме комнаты в общаге. Он считал, сначала надо заделаться богатым и знаменитым, а уже после свататься. До аварии мой Рудницкий намеревался поехать в Калининград на международный музыкальный фестиваль, завязать там знакомства с западными менеджерами и найти работу по контракту за границей. Злой рок в образе Мирошник, разрушивший нашу семью, сорвал и его планы. И это классно!.. Не хочу расставаться со своим любимым диджеем ни на один день, ни за какие деньги!
Родители Стасика живут в Абакане и не подозревают, что сын в больнице. И почти женат. Я не понимаю, почему он не ставит их в известность о переменах, и немножко обижаюсь… Стаc обещает: как только, так сразу! То есть как только оклемаемся, съездим в гости к его предкам. Уверяет, что свалиться как снег на голову будет лучше.
Через три дня — 1 августа — его выпишут. А меня через три дня врачи обещают избавить от гипсового воротника, сковавшего шею от плеч до подбородка. Вместо него придется носить мягкий ортопедический корсет, но это уже большое облегчение — кожа под гипсом зудит невыносимо! И неподвижность мне конечно же обрыдла… Но, по самым оптимистичным прогнозам, валяться в больнице мне придется до середины августа. Не представляю, как выдержу здесь одна…
Не совсем одна, конечно. В палате со мной лежит Светка Пономарева — хорошая девчонка, студентка университета. У нее точно такая же травма — храбрая Света свернула шею, нырнув с борта яхты, — напоролась на подводный камень, едва не утонула. Наши с ней одинаковые лысые головы, подпертые белыми стойками из гипса, составляют идеальную симметрию… Еще меня практически каждый вечер навещает Окса, устроившаяся работать курьером в мамино агентство, — она успела дебютировать и в качестве рекламного агента. Свой первый гонорар решила пропить вместе с нами: купила джина с тоником, приволокла в палату здоровенный арбуз килограммов на десять.
— Как ты смогла допереть, борец Иван Огурец?! — изумилась Светлана, тоже сблизившаяся с Петренко.
— Подвез один крендель… — призналась Окса. — Прикиньте, девчонки, стою на остановке, маршрутку жду, а останавливается «мерс» с усатым дядечкой за рулем. «Куда вам ехать, девушка?» — спрашивает. Ну я рассказала, что дружу с вами, калеками! Он довез с шиком и ни копейки не взял.
— Из-за нас, калек, как ты выражаешься? — поразилась я.
— Нет, из-за анекдотов. Сейчас анекдоты — что раньше «жидкая валюта». Я ему всю дорогу зубы заговаривала. Ржал, как конь! От денег отказался, зато выразил желание встретиться еще. Похоже, я ему приглянулась…
— Наверняка.
— Круто, да?
— Вообще!.. Круче только вареные яйца!
Окса и нас довела до колик свежими анекдотами, которых нахваталась в Интернете, как собака блох. Мне особенно понравился прикол про блондинок: «Блондинка — всегда загадка. Непонятно, то ли она крашеная, то ли родилась дурой». Потому что в нашем роду все девушки — брюнетки.
Наквасились мы изрядно. Людям после наркоза ведь много не надо. Для них стакан лонг-дринка все равно что для здоровых — ведро водки. Веселились, поставив на уши все отделение. Дежурная медсестра Катерина прибежала разбираться, грозилась накатать докладную за нарушение режима, но в итоге сама наклюкалась за компанию. Пили ведь за самые стоящие вещи: за здоровье, за любовь, за друзей. Так что в больнице тоже случаются праздники…
…1 августа мне разрешили встать. Стасик водил меня под руку от окна до двери с большими остановками. Голова с непривычки жутко кружилась, от слабости руки и ноги дрожали. Светка над нами прикалывалась, утверждая, что мы смотримся как лиса Алиса и кот Базилио. Сама-то она передвигается гораздо шустрее, потому что попала в больницу раньше меня. Ей вчера и гипс сняли, она уже пробует вертеть шеей.
После головокружительной прогулки я заново оценила прелесть постельного режима — вытянулась на кровати и тут же уснула. Засыпая, подумала почему-то о Вадиме Георгиевиче — он давно не появлялся на горизонте. Мама мимоходом упомянула, что с Кипра вернулись его жена и маленький сынишка — им там слишком жарко. Странные!.. Я бы, кажется, жила да радовалась зною и морю. Что хорошего в нашей извечной сибирской угрюмости?.. Во сне мне привиделся Кипр: каменистые берега, белая яхта на синих волнах. Мы с Рудницким — загорелые и счастливые — обнимались, держась за мачту, и лица нам обвевал теплый, ласковый ветер, пахнущий ментоловой жвачкой. Стасик шептал, как тогда, на озере: Рита, Риточка…
