— Вя-яуу, — тоненько пискнул мой нежный мальчуган, зажатый поперек живота.
В унисон его мяуканью зазвонил телефон. В трубке распиналась Лидка Гаевая:
— Катюша, дорогая, выручай! Дай нам с Женей ключи от своей квартиры, а сама сходи в гости к моей маме. Я ее уже предупредила, что ты придешь. Мама согласна, обещалась яблочную шарлотку испечь.
— Не хочу я шарлотку, мне худеть нужно!
— Катька, ну я прошу тебя. Неужели не понимаешь, у нас такая любовь, такая любовь!.. А сегодня как раз День святого Валентина… Кстати, я тебя поздравляю.
— Я тебя тоже поздравляю, но уйти не могу. — Сговорились все, что ли? Только и слышу: выручай, дай ключи!.. Темино мяуканье пришлось очень кстати — я напомнила Гаевой про котят, которые не выносят одиночества.
— Ты что, совсем ку-ку? Тебе драные кошки дороже людей, да?.. Катя, кончай выпендриваться! Ну ладно, хочешь, мы с Женей твоим котятам «Вискас» принесем? Или забери их с собой к маме!
В дверь затарабанили. Наглость! Есть же электрический звонок, кому он не по глазам?
— Катерина, отпирайся, мне в милицию позвонить нужно!
Сомнений не было: это баба Маша, старшая по подъезду. Режущий слух тембр ее зычного голоса трудно спутать с каким-нибудь другим… Впустить в дом старую скандалистку и сплетницу равносильно тому, что вывесить во дворе плакат: «У меня, Катерины Макеевой, разнузданно пьянствует посторонний мужчина и обретается парочка чужих детей».
— Погоди, пожалуйста, тут ко мне соседка пришла, — прервала я Лидию.
— Как пришла, пусть так и катится обратно, а мы с Евгением Павловичем выезжаем, — важным голосом известила коллега.
— Баба Маша, ну есть же уличный телефон-автомат, звонки в милицию бесплатные. Почему вам именно от меня надо звонить? — истошно заорала я глуховатой активистке через дверь.
Она не отставала, колотилась с еще большим остервенением. Напуганная Ксюха, прижавшись ко мне, шепотом спросила: «Катя, это она — свекровь?» Вроде бы сыновей и снох у старшей по подъезду не имелось, но для простоты понимания я подтвердила:
— Она, змеюка!
— Катерина, впусти женщину, пусть звонит, — великодушно «разрешил» Владимир Иванович и оттеснил меня.
— Вот все, буквально все норовят сесть мне на шею и ножки свесить, — пожаловалась я Артемию, по инерции тряся малыша, которого и без того потряхивало от всеобщего тарарама.
— Мяу, — только и сумел пискнуть он в ответ.
Тем временем баба Маша протопала в комнату, расселась в кресле и, набрав 02, с ходу наехала на дежурную часть:
— Милиция? Покличьте-ка мне самого главного!.. Чево?.. Куды еще ушел? Это как так можно?! Это что ж такое деется? Куды вы смотрите? Развели в стране бардак, расплодили бандюганов!.. Как это не вы расплодили? А кто? Я, что ли?
«Свекровка» орала, как ненормальная. На самом деле ей бы не в милицию звонить, а сразу в дурку, вызывать бригаду санитаров для себя, невменяемой. Но Владимир Иванович по неведомым мне причинам проникся к скандалистке уважением: налил ей рюмочку, предложил закуску и спросил:
— Что стряслось-то, бабуся? Чего вы нервничаете?
— Дык там, около третьего дома, человека чуть не до смерти порешили, — радостно выпалила баба Маша, охотно выпила и снова схватилась за трубку, заверещав с удвоенной энергией: — Слыхали? Тута у нас на Гагаринской мужика чуть не порешили, пока ваше начальство невесть где прохлаждается!
У любопытного бобра вытянулась физиономия.
— Погоди-ка, бабуся, толком расскажи: порешили или нет? Как это «чуть не до смерти»? Он жив или мертв?
— Лежит весь в кровищще, но маненько этак ешшо шавелится. Видать, не до конца добили… — Баба Маша слегка сбавила громкость голоса, с интересом рассматривая незнакомца. — А ты, милок, из каких будешь? Кем Катьке доводишься?
— Какая разница?! — перебила я. — Скажите лучше, как он выглядит — этот недобитый? Молодой, старый? Во что одет?
— Кажись, молодой. И не пьяный, не бомжара какой. Эдакой пижонистый, в коротком пальте череньком, боты на тонкой подошве, волос кучерявый…
Меня замутило, закачало от дурных предчувствий. Бабкины слова о коротком черном пальто и кудрявых волосах пронзили сердце как кинжалом. Неужели?.. Нет, только не это!
— Держите Артема! — Насильно всучив ребенка клиенту, я оттолкнула весталку, загородившую проход, и бросилась вниз по лестнице. Вздрогнула от хлопка подъездной двери за спиной, огляделась. Во дворе — ни души, лишь плавное кружение снежинок разрежает темень. Заметавшись, я побежала сначала направо, затем кинулась налево и обогнула дом. Так и есть! За валуном сугроба, который намело вдоль тропинки, ведущей к мусорным бакам, толпились зеваки. Мне были видны лишь их шапки, похожие на шевелящихся, зловещих, мохнатых монстриков. Воплощенный ужас!.. Предчувствие разрасталось, мешая дышать, будто один из темных монстров вселился внутрь и стеснил легкие. С усилием вдохнув, я рванула вперед, огибая сугроб, скользя в застывших тапочках.
Серега лежал на боку, непохожий сам на себя, скрюченный в три погибели, с подогнутыми коленями. Из-под задравшейся брючины виднелись черные носки и гладкость голубых, шелковистых кальсон. Совсем недавно Волков натягивал их при мне поутру на развитые, мускулистые икры, а теперь… Поверить невозможно! Я крепко, до цветных кругов под веками, зажмурилась. А открыв глаза, увидела кровь на снегу — багровые звездчатые кляксы густо обляпали белую плоть земли. Кровь была повсюду — расплылась по светлой рубашке Сергея, запеклась на его пальцах, зажимавших рану в животе. Невидимый монстр обхватил мой желудок холодными, цепкими лапами и сдавил его. В горло толкнулась тошнота. Я старалась сглотнуть ее, пропихнуть внутрь, но монстр не ослаблял хватки. Спазм подкатился вверх, еле успела отвернуться к сугробу, как вывернуло наизнанку.
— Девушка, чего же вы раздетая выбежали? Еще застудитесь. — Какая-то добрая душа накинула мне на плечи шаль, поддержала под локоть.
— Спасиб-иб-ик, — захлебнулась я, начав неудержимо икать. Зажимала рот ладошкой, сдерживая тошноту и вой, и не могла отвести взгляд от посеревшего лица Сережки со странно заострившимся подбородком. Голова его неудобно вывернулась, заиндевевшие кудри словно разом поседели. Похоже, мой любимый долго пролежал здесь… И где, спрашивается, в то время была, куда подевалась моя хваленая интуиция?! От слабости я свалилась на четвереньки, подползла к Сергею вплотную и просунула руку под его затылок. Смахивала иней с волос, дула на них, стараясь согреть дыханием:
— Серенький, ты совсем замерз!
Волков шевельнул сиреневыми, пересохшими губами, приоткрыл глаза, но вряд ли что-нибудь увидел, потому что прошептал:
— Лялька…
— Что тебе Лялька? Где, какая Лялька? — в полном отчаянии недоумевала я.
Сергей смолк, задышал прерывисто, хватая воздух перекошенным ртом. А люди, обступившие нас, знай чесали языками.
