Но если сокровища Рут возбуждали его, то при мыслях о доме Джейн он просто слюной истекал. Он готов был убить, чтобы увидеть, что там у нее за кухней. В одной ее кухне антиквариата было на десятки тысяч долларов. Когда он по настоянию паникера Габри впервые появился в Трех Соснах, то чуть не потерял дар речи, увидев линолеум в прихожей Джейн. Если у нее прихожая – настоящий музей, а кухня – сокровищница, то что, черт возьми, скрыто в других помещениях? Оливье выкинул из головы эту мысль, подумав, что его, скорее всего, ждет разочарование. «IKEA». И ворсистый ковер. Он давно уже перестал спрашивать себя, почему Джейн никогда никого не приглашает за распашную дверь в ее гостиную и дальше.
– Что касается удобрений, Джейн, – сказал Габри, согнувшись всем своим мощным телом над одним из пазлов Питера, – то я смогу доставить их вам завтра. Вам нужна помощь по саду?
– Нет, там уже почти все сделано. Но наверное, в последний раз. Мне это становится не по силам.
Габри с облегчением услышал, что его помощи не требуется. Разобраться с собственным садом тоже требовало немалых трудов.
– У меня есть много деток розового алтея, – сказала Джейн, вставляя на место кусочек пазла с голубым небом. – А как вам понравились бархатцы? Что-то я их у вас не заметила.
– Я их сажал прошлой осенью, но они никогда не называли меня мамочкой. Вы мне еще не дадите? Могу поменять на монарду.
– Боже, не делайте этого.
Монарда была цукини цветочного мира. Она играла значительную роль на осеннем базаре и была незаменима в костре на День благодарения, от нее исходил сладковатый запах бергамота, а потому возникало ощущение, будто во всех домах деревни заваривают чай «Эрл Грей».
– Мы рассказывали о том, что случилось сегодня после вашего ухода? – театральным голосом сказал Габри, отчего все уши в комнате насторожились. – Мы готовили горошек для вечера…
Клара закатила глаза и прошептала Джейн:
– Должно быть, потеряли открывашку.
– …и тут раздался звонок и появились Мэтью Крофт и Филипп.
– Не может быть! И что дальше?
– Филипп пробормотал: «Я сожалею о том, что случилось утром».
– А вы что ему сказали? – спросила Мирна.
– Мы сказали: «Докажи это», – ответил Оливье.
– Не верю! – вскричала Клара со смехом.
– Поверь, я так и сделал. В его извинении не было искренности. Он сожалел, что его поймали, и беспокоился о последствиях. Но я не поверил, что он раскаивается в содеянном.
– Совесть и трусость, – сказала Клара.
– Ты это о чем? – спросил Бен.
– Оскар Уайльд говорил, что совесть и трусость в сущности одно и то же. Мы не совершаем преступления не потому, что этого не позволяет совесть, – мы просто боимся быть пойманными.
– Интересно, так ли оно на самом деле, – сказала Джейн.
– А ты могла бы? – спросила Мирна у Клары.
– Совершить преступление, если бы я знала, что оно сойдет мне с рук?
– Изменить Питеру, – предложил Оливье. – Ограбить банк. А еще лучше – украсть работу другого художника.
– Да все это детские игрушки, – фыркнула Рут. – Нет, давайте уж для примера возьмем убийство. Могла бы ты наехать на кого-нибудь своей машиной? Или отравить кого-нибудь? Или сбросить в Белла-Беллу во время половодья? Или же… – она огляделась вокруг, на ее озабоченном лице играли теплые отблески пламени из камина, – или же мы могли бы поджечь дом и не спасти людей.
– Кого ты имеешь в виду, когда говоришь «мы», белая женщина? – спросила Мирна.
– Если по правде, – сказала Клара, – то я, пожалуй, смогла бы все, кроме убийства. – Она посмотрела на Рут, которая заговорщицки ей подмигнула.
– Представьте себе мир, в котором ты можешь делать все что угодно. Что душа пожелает. И тебе все сходит с рук, – сказала Мирна, снова возвращаясь к теме. – Какая власть в твоих руках! Кто бы не поддался соблазну в таких обстоятельствах?
– Джейн не поддалась бы, – уверенно заявила Рут. – А вот что касается всех остальных… – Она пожала плечами.
– А ты? – спросил у нее Оливье, раздраженный тем, что его подспудные мысли выволокли на всеобщее обозрение.
– Я? Ну, ты ведь успел хорошо меня узнать, Оливье. Я была бы хуже всех. Я бы обманывала, крала и превратила ваши жизни в ад.
– Еще худший, чем теперь? – спросил все еще уязвленный Оливье.
– Теперь ты тоже в списке, – ответила Рут.
И Оливье вспомнил, что ближайшим аналогом полицейского подразделения в деревне была добровольная пожарная команда и он был ее членом, а Рут – головой. И когда Рут Зардо приказывала отправляться на пожар, ты подчинялся. Она была страшнее горящего здания.
– А ты что скажешь, Габри? – спросила Клара.
– Бывали случаи, когда я настолько выходил из себя, что был готов убить. И возможно, убил бы, если бы знал, что мне за это ничего не будет.
– Что же тебя так бесило? – удивленно спросила Клара.
– Предательство, всегда и только предательство.
– И как ты поступал? – спросила Мирна.
– Шел на психотерапию. Там я с ним и познакомился. – Габри накрыл руку Оливье своей. – Мне кажется, мы оба ходили к психотерапевту на год дольше, чем требовалось, чтобы встречаться в приемной.
– Не глупо ли? – сказал Оливье, убирая с лица прядь редеющих светлых волос. Они напоминали шелк и все время ниспадали ему на глаза, какими бы шампунями и бальзамами он ни пользовался.
– Можешь смеяться сколько угодно, но ничто не происходит случайно, – сказал Габри. – Не было бы предательства, не было бы и озлобления. Не было бы озлобления, не было бы психотерапии. Не было бы психотерапии, не было бы Оливье. Не было бы Оливье, не было бы…
– Хватит. – Оливье поднял руки. – Сдаюсь.
– Мне всегда нравился Мэтью Крофт, – сказала Джейн.
– Он у тебя учился? – спросила Клара.
– Давно. С первого по последний класс в старой здешней школе. Пока ее не закрыли.
– Не понимаю, зачем это сделали, – проворчал Бен.
– Бога ради, Бен, школу закрыли двадцать лет назад. Проснись. – Только Рут могла это сказать.
Приехав в Три Сосны, Мирна первое время спрашивала себя, не перенесла ли Рут удар. Мирна из собственной практики знала, что люди, перенесшие инсульт, иногда плохо контролируют себя. Когда она спросила об этом у Клары, та ответила, что если у Рут и был инсульт, то матки. Насколько знала Клара, Рут всю жизнь была такой. «Тогда почему все ее любят?» – спросила Мирна. Клара рассмеялась и пожала плечами: «Знаешь, я иногда и сама задаю себе этот вопрос. Она, конечно, та еще штучка. Но я думаю, сердце у нее доброе».
– Как бы там ни было, – заговорил Габри, возвращаясь к теме, – Филипп согласился добровольно отработать пятнадцать часов – будет убирать территорию у бистро.
