— А-а, с Владимиром Сергеевичем. Случайно. Он меня, можно сказать, выручил.
Мне стало интересно.
— Может, расскажешь?
— Да ничего особенного. Как-то раз я на базаре работал. Ну, конечно, своей работой занимался, общественной. В итоге одна бабуська без покупателей осталась. А они там все друг за дружку горой. Вот милицию и вызвали, а ментам сказали, что я деньги якобы у кого-то украл. Те меня обыскали. А в кармане у меня действительно были деньги, только свои собственные. Вот меня в отделение и доставили. Хорошо, что там Владимир Сергеевич был. Он меня выслушал, порасспросил о моей работе и отпустил с миром. Я ему был безмерно благодарен, телефон свой дал. Потом я его тоже выручал несколько раз. Так, по мелочам, как сегодня например.
Выходит, что на Левушкин обед можно было и не тратиться. Он участвовал в акции исключительно из чувства благодарности к Владимиру Сергеевичу.
* * *
Я отвезла Левушку в его шикарный офис и решила на пару часов заскочить домой, чтобы принять душ и чуть-чуть полежать.
Осуществив эту программу-минимум, я достала из мешочка кости. Давно я уже с ними не беседовала.
— Предстоит ли мне сегодня, косточки, узнать что-нибудь интересное?
Вот такой был у меня вопрос. Хотелось узнать, принесут ли мне пользу подслушанные разговоры.
Кости, выпав в комбинации «35+11+22», пообещали мне «непредвиденные, но весьма благоприятные перемены».
— Что ж, неплохо. Какие, интересно знать, перемены вы мне обещаете?
* * *
И я опять отправилась в Антоновку. Теперь уже внимательно наблюдать за известным домом.
Бдила я до самой темноты.
Один телефонный разговорчик Ирины меня заинтересовал.
А звонила она некоему Антону:
— Может, ты приедешь сегодня, Антон? Меня стены съедают. Я с ума схожу.
— Не звони мне больше, Ира. Все кончено.
— Скажи, в чем дело? То тебе муж мешал. Теперь у меня нет мужа. Зато есть его деньги. А через полгода я унаследую вообще все, что у него было, — плаксиво говорила Губер.
Собеседник ее обозлился:
— Мне не нужны твои паршивые деньги. И ты вместе с ними. Я же сказал, что все кончено. Я не могу тебя видеть. И не смей больше звонить. — Антон бросил трубку.
Потом я слышала рыдания Ирины. Не скажу, правда, что она долго убивалась.
Похныкав, женщина включила телевизор.
Затем я услышала робкий голос Нины Ивановны:
— Ирина Анатольевна, я не нужна вам больше? Может, я пойду?
— Да, конечно. Иди. Я сейчас спать лягу. Голова раскалывается.
Я запланировала беседу с Ниной Ивановной, но решила немного подождать — надо же ей со своими личными проблемами управиться.
И тут я вспомнила про буклет, который должна вечером вернуть Ленке.
Значит, ради этой паршивой книжонки я должна оставить свой пост…
Чертыхнувшись, я достала сотовый:
— Привет, Ленок. Спать не собираешься?
— Пока нет и не скоро соберусь. У меня в гостях подруга, и мы тебя ждем.
— Не возражаешь, если я немного подзадержусь?
— Немного — это как: час, два или к утру прибудешь? Мы весь пирог без тебя слопаем.
— И лопайте на здоровье. Но все-таки самый маленький кусочек оставьте мне. Ладно?
Договорившись об отсрочке визита, я отправилась к Нине Ивановне.
Когда я открыла калитку, женщина стояла на крыльце и громко вкладывала ума своему сыну-подростку лет двенадцати:
— Это ты чего же делаешь, ирод такой? Я ж тебе сейчас уши оборву.
А мальчик мило забавлялся. Привязав котенку к хвосту консервную банку, он дразнил его, тягая перед его носом импровизированную мышку. Котенок, смирившись с тяжестью на хвосте, скакал как заведенный. Банка громыхала на асфальтовой дорожке.
Меня они еще не видели. Тусклая лампочка над крыльцом освещала лишь небольшой участок двора перед домом.
Я шагнула из темноты.
Глава 4
Нина Ивановна вздрогнула от неожиданности. А пацан, потешаясь над котенком, совсем не удивился моему визиту.
— Здрасьте, — скороговоркой сказал он мне, продолжая игру. Нравоучения матери впрок ему не пошли. Такой метод воспитания в народе называют «об стенку горох».
— Нина Ивановна, извините, что так поздно. Можно с вами поговорить?
— Заходите, коль пришли. Только о чем говорить-то? Я же уже сказала, что все равно ничего не смогу у вас купить.
Она открыла мне дверь.
— Проходите, только скорее. А то комары летят. Их тут жуть какая-то.
Я вошла в дом Нины Ивановны. Мужа у нее, по видимости, не было. Присутствие в доме мужчины обычно сразу чувствуется. Особенно в частном доме. Не зря же говорят, что дом любит мужские руки.
Этого-то как раз здесь и не хватало. Покосившаяся дверь никак не хотела закрываться. Рассохшиеся табуретки качались. Я на такую сесть не рискнула бы.
Но Нина Ивановна пригласила меня в зал, обставленный очень скромно, даже бедно.
Напротив двери, между двух окон, на тумбочке старозаветных времен, накрытой красной плюшевой накидкой, я увидела черно-белый телевизор. Пожалуй, самую дорогую вещь в этом доме. Справа у стены стояла металлическая кровать. Над ней — плюшевый ковер с оленями. Слева диван с выцветшей обивкой и шифоньер. Судя по дизайну, он достался Нине Ивановне от матери, а может, даже от бабушки. И тем не менее здесь все же было как-то уютно. По всему было видно — хозяйка любила порядок.
— Присаживайтесь вот сюда, на диванчик.
Я села. Нина Ивановна опустилась на стул около кровати.
— Нина Ивановна, я никакой не представитель фирмы «Цептер». И в доме Ирины Анатольевны я появилась совсем по другой причине.
Женщина молча, сложив руки на груди, смотрела на меня, ожидая продолжения.
— Буду с вами откровенна и от вас ожидаю того же. Есть предположение, что Эрнста Натановича убили.
Мне показалось, что она очень удивилась.
— Вот как? Так вы из милиции? — подумав, спросила хозяйка дома.
— Да, — я достала свои давно просроченные корочки и показала их, не открывая.
Женщина пожала плечами:
— Не знаю. Ничего не могу сказать. А чем вам смогу помочь лично я?
— Исключительно своей наблюдательностью. Вы днем сказали, что работаете в доме Губера три года. Так?
Она пожала плечами:
— Так.
Уставшей за день хозяйке дома было, конечно, не до разговоров. Единственной ее мечтой, наверное, было лечь спать пораньше. И все же ей придется пожертвовать лишними тридцатью минутами сна и потерпеть мое присутствие.
