И еще в Слянске осталась тварь. Если до нее доберутся опытные спецы, мастера своего дела, то возникнут крутые неприятности. Никитин не дурак, он быстро выведет следствие из причины. Самое страшное, что тварь потерялась из виду. Если бы ее найти, то можно было бы не беспокоиться.
«Я бы сам ему глаза вырезал, — металось в голове Шостака. — Вот тогда бы вы, ребята из команды Никитина, точно след потеряли».
Нужно срочно звонить Штилике. Предупредить профессора. Если доберутся еще и до него, то на сцене как пить дать появится Интерпол.
Шостак прекрасно отдавал себе отчет в том, что в федеральном розыске он уже значится. Его портреты расклеены на каждом щите «Их разыскивает полиция», рядом с ущербными рожами алиментщиков и пропавших слабоумных граждан.
Бывший главврач психлечебницы с разочарованием подумал о том, что жизнь полна катаклизмов и парадоксов. Как легко было договариваться со Смысловым, и на какую стену он наткнулся, встретившись с Никитиным. Смыслов, конечно, не знал, чем занимается Шостак, все было тихо и спокойно. Но Никитин…
Шостак вспомнил глаза сыщика, когда тот обшаривал взглядом помещения и сверлил зрачками Русенкова. Насквозь! Шостаку был знаком этот взгляд. Он сам обладал им. Видеть человека насквозь — способность далеко не каждого психиатра, тем более сыщика.
— Ищешь ты меня, — бормотал Шостак, идя по тротуару. — Знаю. Вот интересно, сколько тебе нужно было бы дать денег, чтобы ты дело увел в другую сторону и заглухарил? Сто тысяч? Триста? Пятьсот?..
Сто тысяч? Триста? Пятьсот?..
Он сам себе признался, что сейчас легко отдал бы половину своего состояния, хранящегося в германском банке, лишь бы Никитин согласился пойти на попятную.
Очень скоро ему пришлось убедиться в том, что ситуация сложилась еще хуже, чем он предполагал. На переговорном пункте главпочтамта его соединили с клиникой Штилике так быстро, что доктору стало не по себе. Он знал, что это только кажущаяся опасность, понимал, что сам себя подгоняет, однако почувствовал неладное.
Секретарша Генриха Штилике прекрасно знала голос Шостака, но осведомилась, кто беспокоит профессора, и попросила перезвонить через час. Мол, профессор отдыхает. И тогда ему стало ясно, что Штилике, соответственно, и он сам, под колпаком местной полиции.
Дело в простом. Звонишь в клинику Штилике и спрашиваешь, как здоровье господина профессора и его дочери. Если все в порядке, то секретарша соединяет с Генрихом, где бы тот ни был. Такова договоренность. Разумеется, если все в порядке с делами, а не со здоровьем профессора и его дочери. Штилике болен раком, и у него нет дочери.
Настал момент, когда секретарша, милая фрейлейн Эмма, впервые сообщила по телефону, что дело швах, она под контролем. Шостак повесил трубку и вышел из кабинки.
Он поднял воротник куртки и шагнул на улицу. Теперь ему почему-то стало спокойно. Так чувствует себя человек, который ни в чем не повинен. Словно рухнула стена, в которую он упирался с момента первого посещения Никитиным лечебницы в Слянске.
За свои деньги в Германии он был совершенно спокоен. Старик Штилике знал только номера счетов, на которые переводил гонорары. Если полиция расколет его и проверит эти счета, то на любом из них будет числиться по три евро. Просто через неделю после каждого перевода Шостак посредством банковского уведомления снимал деньги и разбрасывал их по банкам Бремена, Ростока, Штутгарта.
Он шел по улице, морщась от назойливых капель, и вспоминал тот день, когда тварь принесла ему алмазы. Открыв на стук дверь, он пропустил внутрь квартиры человека в черной рубашке.
— Ты сделал это? — глядя в желтые, с красными прожилками глаза, спросил врач.
— Да! Да!.. — Тварь захохотала, замотала головой, как лошадь. — Он дохлый, учитель!.. Я вынул ему глаза. Мне нужны новые глаза! Вы обещали.
Врач брезгливо сглотнул слюну и приказал, стараясь не смотреть на тварь:
— Садись. Сейчас будешь есть.
Человек в сером в сладостном ожидании пищи стал яростно расчесывать подбородок, заросший седой щетиной. Опустившись на пол прямо в прихожей, он задрал брючину и начал драть ногтями ногу.
— Он дохлый, учитель. Мертвый как морская свинка. Я ему вынул глаза. Вы обещали мне сделать новые.
Шостак вернулся из кухни с большой тарелкой гречневой каши с мясом. Глотая слюну и мотая головой, тварь уставилась на еду. Монстр взял тарелку из рук врача. Сидя на полу, он стал брать пищу грязными руками, в которые въелась копоть, и засовывать ее в рот.
— Я опять сделал это, — чавкая, промычал человек.
Врач, глядя на творение рук своих, стоял над чудовищем и думал, что делать дальше. Несмотря на интеллект шестилетнего ребенка, тварь очень хорошо чувствовала мысли и настроения. Она могла легко заподозрить неладное, заговори Шостак в резком тоне или просто подумай о причинении ей вреда. Человек, сидящий на полу, сразу уловил бы нотки опасности, и тогда могло произойти непредвиденное. Тварь была послушна и преданна, но чувство самосохранения у нее выражалось ярко. Кровь и фальшь она чувствовала за версту, как рысь косулю, приближающуюся по ветру.
— Я сыт, — заявила тварь и стала подниматься на ноги. — Учитель, подарок!
К великому изумлению Шостака, тварь полезла рукой в карман. Врач ожидал увидеть что-нибудь вроде отрезанного языка или пениса очередной жертвы, но монстр достал из кармана маленький замшевый мешочек и положил его на пустую тарелку, которую недоумевающий врач продолжал держать в руках.
— Подарок! Я принес подарок!
Шостак развязал тесемки и высыпал на ладонь прозрачные камни величиной с горошину. Их было около пятидесяти, может, чуть меньше. Свет, зажженный доктором в прихожей, отражался от камней миллионами искр, фиолетовых, розовых, желтых. Монстр стоял перед Шостаком, оскалился, наклонил голову и ждал. По его подбородку текла слюна. Он ожидал похвалы за подарок. Так ведет себя ребенок дошкольного возраста, сделавший доброе дело, или щенок, выполнивший простую для него команду.
— Где ты это взял?..
— Морская свинка! Я убил свинку!
— Я спрашиваю, где ты взял это?
— Свинка сидела и смотрела на стекляшки, когда я пришел! Я убил свинку. Подарок учителю!
Шостак находился в ступоре. Через мгновение он понял, что тварь нужно похвалить, иначе его доброе расположение может смениться обидой и, как следствие, — яростью. Тогда придется делать инъекцию, но после укола из этого существа вообще ничего невозможно будет вытянуть.
— Молодец, хорошо! Ты взял это у свинки?
Лицо монстра просияло. Учитель его похвалил, значит, ему понравились стекляшки, похожие на капли воды.
Шостак немного подумал. Тварь убила человека и забрала камни. Какие, пока не ясно. Шостак окинул тварь натянуто улыбающимся взглядом. Ее нужно переодеть, иначе скоро она просто угодит в полицию. Один черт знает, что там могло случиться! Пара-тройка трупов ментов — это ладно. Другое дело, если монстр начнет что-нибудь бормотать и показывать дорогу к его, Шостака, квартире.
