— Что смотришь, нацист? Сдавай оружие! У тебя мать при смерти, а ты все в не приморского партизана играешь, молитвенник!
Петруччо, будто повинуясь непреложному приказу, медленно положил на пол автомат, затем пистолет. Килька дернул Второго за рукав и быстро пошел к сцене. Сотоварищ вяло последовал за ним. Заложники расступились, давая место новым самовольным пленникам. Когда Волки уселись на пол, перед ними воздвиглась необъятная спина Архиерея, за которой, как за стеной, Волкам не было видно ни «чужаков», ни развороченного зала, ни неотступных взглядов людей, которых они несколько часов назад были готовы уничтожить, ненавидя.
Все началось для Волков год назад, погожим сентябрьским днем.
Спортивный московский клуб, в котором несколько лет занимался, а затем и тренировал мальчишек Павел Грунов, был заполнен до отказа. На встречу с легендой клуба — обладателем седьмого дана по карате, основателем своей школы в Америке и успешным деловым человеком пришли не только мальчишки-спортсмены, но и случайные любопытные. Объявления о встрече были расклеены по всей Москве и в пригородах, а на одном из маленьких телеканалов показали сюжет о Пал-Пале. Концовка репортажа «выстреливала в десятку»: недаром бодигард сумел добиться многого в США с ее культом человеческой воли и умением работать над собой. Безукоризненно одетый, лощеный, но мужественный и искренний господин с открытым взглядом и сдержанной улыбкой говорил в камеру, обращаясь к «русским мальчишкам»:
— Вы есть то, что думаете о себе! Думаете, что достойны лучшего, достойны счастья, и будете счастливы и успешны. Ваш настрой, воля, вера в себя дадут колоссальный импульс волшебным изменениям, которые вдруг начнут происходить в вашей жизни. Так случилось со мной. Это же произойдет и с тобой! — Господин ткнул пальцем в камеру, будто пытался дотянуться до груди, а лучше бы — до сердца каждого зрителя. — Я богат и успешен. И я приглашаю вас на дружескую встречу в это воскресенье, чтобы с радостью и бескорыстно поделиться своим опытом…
Передачу увидел Петр Изотов. Он сидел перед телевизором, макая ломти свежего хлеба в сгущенку и поглощая бесподобное лакомство. Обычно он не останавливался до тех пор, пока банка не была выскоблена досуха, а о батоне напоминали лишь крошки. Так происходило в обычные дни. Но эта программа, которую мальчишка начал смотреть с ехидной ухмылкой, а закончил, сосредоточенно нахмурив брови и забыв о еде, отбила не только аппетит. Она будто встряхнула за шкирку пацана из бедной семьи алкашей, ударила под дых, ткнула носом в мерзость его существования.
Петруччо запил приторность во рту водой из-под крана: в доме не было чая, как, впрочем, и любой другой еды, потому что мать третью неделю пила, а сам Петька забывал купить что-либо, кроме пельменей и хлеба. Придя с кухни, Изотов стал ходить из угла в угол своей убогой комнаты и напряженно думать. «Волшебные изменения… да уж… только чудо сможет вытащить меня из этого дерьма…» Мальчишка с тоской скользил взглядом по диванчику набожной бабки-покойницы, на котором он с трудом помещался, на два разнокалиберных стула с наваленной одеждой, на табурет, накрытый клеенкой, — он служил маленьким столиком, на котором Петруччо ел. Японский телевизор с фирменной тумбой — это был зримый, единственный атрибут манящей, вожделенной жизни, о которой мечтал Петруччо. В ней он будет не гайки крутить, валяясь под роскошными авто, а сам будет сдавать на техосмотр свой «ягуар», или лучше «порш», какому-нибудь задрипанному Петьке. И отваливать он будет этому Петьке настоящие наградные, а не орать, что сальники не заменили, а капот поцарапали. Из-за «атрибута» пришлось Петруччо разориться на железную дверь в комнату: предки вынесли бы и пропили дорогущую технику в день покупки. А кредиты автослесарю нужно было выплачивать еще год… Плюхнувшись в изнеможении на диванчик, Петр бормотал слова молитвы: «Господи, вразуми, Господи, помоги!» и принял решение. В конце концов, за спрос не бьют и за любопытство тоже.
Вячеслав Рыков занимался боями без правил в спортивном клубе, куда приехал легендарный Грунов. Занимался без особого рвения, через пень-колоду. Очень уж ему нравилось само словосочетание «бои без правил». Рыков стремился с детского сада устанавливать свои правила жизни. «Не спорьте с ним, это бесполезно. Он только ласку понимает», — увещевала бабушка воспитательниц и учителей. Конечно, далеко не все ласкали упрямого лидера и заводилу, но дань характеру отдавали безоговорочно. Тем более учился Славик неплохо, был веселым, компанейским и справедливым. Порой бесшабашная удаль его заносила не в ту степь: парочка приводов в милицию из-за драк, одна попойка с травкой и колесами, попавшая под облаву, и всякая мелочовка в институте: оскорбление учителя, издевательства над одногруппником… Рыков, в сущности, не был ни злым, ни подлым. Он просто плевать хотел на окружающих, когда нужно было печься о себе и своем звездном будущем. Славе мечталось о настоящем, большом деле. Выгодном, престижном, начальственном. Каком? Он и сам не мог сформулировать. Но чтобы все вдруг начало в одночасье вращаться вокруг замечательного Весела и приносить ему свои волшебные плоды. После окончания института иллюзии найти легкую, но денежную работу рассыпались в прах. Служба менеджера по продажам — банального заискивающего торгаша — категорически не подходила Рыкову. Он сунулся было по объявлению «помощник руководителя с окладом 80 000 р.». Но, придя в подвал на окраине и посмотрев в плутовские глаза двух плохо говорящих по-русски джигитов, один из которых потребовал паспорт, военный билет и страховой полис Вячеслава, отказался от ввязывания в откровенные авантюры с непроверенными людьми. Выражение «американская мечта» было также благозвучно для Весела, как и «бои без правил». Потому он ни минуты не сомневался, что на встречу с маститым Труновым нужно идти непременно. Умного человека послушать — никогда не вредно. А там, глядишь, и какое-то переломное решение в судьбе вызреет.
Илью затащил в спортивный клуб водила Бублик, сутулый рыжеватый парень с чубчиком на голове, и вправду похожим на бублик. Как этот блаженный заика, настоящего имени которого на стройкомбинате никто, похоже, кроме кадровички, не знал, получил права на вождение крупнотоннажного грузовика — оставалось загадкой. Но Бублик машину водил отлично, а то, что малость не в себе бывал, так это на работе и отношениях с окружающими не сказывалось. Над Бубликом подчас жестоко смеялись, он обижался и, смешно заикаясь, грозился «всех ук… ккы… ккы… кы… кошить». Только электрик Миусов никогда не издевался и не задирал водилу. Он его вовсе не замечал. А Бублик набивался Илье в приятели. То никчемный диск с компьютерной игрой притаскивал, хотя Миусову не на чем было его крутить, то в пивняк приглашал, зная, что Килька терпеть не может пиво, то в общагу к «девахам», которым Миусов заплатил бы только за то, чтобы отвязались со своими пропитыми физиономиями. Но объявление, сорванное Бубликом со столба, неожиданно заинтересовало Кильку. «Хочешь быть хозяином своей судьбы, приказывать фортуне, жить полной жизнью? Каждый из нас достоин лучшего, что есть на этом свете: здоровья, богатства, успеха, любви. Все это есть у меня. И я готов поделиться бесценным опытом с тобой бескорыстно!» Фотография солидного обаятельного господина, некогда русского десантника, окончательно убедила Кильку, что этой встречей пренебречь нельзя. Быть может, это его единственный, главный шанс изменить свою никчемную и никому не нужную жизнь.
