Вероника отдышалась и огляделась. Ноги у нее подкосились. Она осела на пол туалета, выложенный кафельной плиткой. Отступать некуда – стены лишены окон, вентиляционный короб, забранный решеткой, настолько узок, что в него не пролезть.
– Ты тут! Открывай! Все равно до тебя доберусь! – Дверь сотрясалась от ударов.
Вероника подскочила к зеркальному шкафу возле умывальника и принялась выгребать с полок всякие мелочи. На пол со звоном посыпались флаконы с дорогими духами, дезодоранты в металлических баллончиках, ватные палочки, зубные щетки, бруски мыла, пластиковые бутылки с шампунями, гели для тела. Упали пачка сигарет и зажигалка.
Девочка глянула на свое отражение в зеркале. На ее лице больше не было страха. Она уже знала, что ей делать. Вероника повернула защелку, взяла в одну руку металлический баллон с дезодорантом, в другую – зажигалку.
Порошин услышал щелчок и подумал, что девчонка наконец-то сдалась, образумилась. Леонид Владимирович повернул ручку, приоткрыл дверь и заглянул в туалет.
Вероника уже успела спрятать дезодорант и зажигалку за спину. Оборотень перешагнул порог и остановился. Девчонка не выглядела покорной. В ее взгляде горели ненависть и воля к сопротивлению.
– Получай, урод мохнатый!
Вероника выставила левую руку, щелкнула зажигалка. Девчонка вскинула правую руку. Зашипел баллончик с дезодорантом, струя спрея попала на огонь.
Синтетическая шерсть волчьего сценического костюма занялась моментально. Вероника мстительно чуть опустила руку. Огненная струя ударила в промежность.
Волк-людоед, охваченный инфернально-синим пламенем, вылетел из туалета и побежал по коридору, оглашая коттедж истерическими криками. Он сносил светильники, опрокидывал вазоны.
Прохор прислушивался к звукам, долетавшим из дому, был начеку. Он понимал, что спектакль складывается не совсем так, как планировал Порошин. Когда раздался рев обожженного зверя, холуй не стал медлить, открыл дверь черного входа и взбежал на второй этаж. Он увидел огненный силуэт, метавшийся между стен. В этот момент Порошин налетел головой на стену. Даже маска волка из папье-маше не спасла его. Он проломил гипсокартон и упал на паркет.
Прохор схватил огнетушитель, направил раструб на своего хозяина и нажал на ручку. Густая пена полетела на Леонида Владимировича.
Глава 14
Порошин приоткрыл левый глаз и не сразу понял, где оказался. Он сидел на диване в небольшой комнате. Одежды на нем не было. Почерневшая волчья шкура валялась на полу, от нее пахло горелой изоляцией. Прохор разбрызгивал на обожженные участки кожи хозяина какой-то препарат из маленького баллончика.
У стены сидела Вероника, привязанная к стулу. Изо рта у девчонки торчал кляп.
Порошин еще раз прошелся взглядом по комнате, наткнулся на расколотую почерневшую маску волка из папье-маше и вспомнил все, что произошло.
– Чем ты меня мажешь? – спросил Леонид Владимирович.
– Средство от ожогов.
– Сильно обгорел?
– Ерунда. Просто покраснело. Не успей я вовремя, подложка расплавилась бы. Вот тогда ее пришлось бы снимать вместе с кожей.
– А зачем рот ей заткнул?
– Кричала. Ругалась. Плевалась. Грозилась вас в тюрьму засадить.
– Круто погулял я сегодня! – Порошин пошевелился, опасливо глянул на свое «хозяйство», потрогал его. – Болит, но не сильно. Повезло. Вот же фантазия у чертовки! – с легким восхищением проговорил он. – Первый раз со мной такое.
– Может, вам чаю с мятой? Она хорошо нервы успокаивает.
– К черту чай. Ты мне вискаря принеси. – Порошин покрутил головой. – И простыню прихвати, наготу прикрыть. Она ж еще девочка.
Прохора, кажется, не удивила такая непоследовательность хозяина. Тот собирался изнасиловать эту девочку, а теперь обеспокоился тем, что она смотрит на голого мужчину. Но хороший психиатр и психоаналитик понимал, что в душе у педофила-насильника уживаются несколько ипостасей.
– Вискаря тоже можно. Неплохо успокаивает. – Прохор вышел из комнаты.
Вероника с ненавистью, замешенной на страхе, смотрела на Порошина и явно хотела что-то сказать.
– А ты мне все больше и больше нравишься, – проговорил Леонид Владимирович. – Жаль, что ты меня на день-два из строя вывела. Иначе мы с тобой продолжили бы. Ты сама не знаешь, от чего отказываешься. Сперва страшно, даже противно, а потом понимаешь, что слаще ничего в жизни не бывает. Тебе же снятся эротические сны, я знаю! Это природа, детка. Все люди устроены одинаково. Они боятся, но желание берет верх над осторожностью. Кляп вынуть?
Вероника смотрела зло, но согласно кивнула.
– Только обещай, что не станешь кричать. Я не переношу женский визг и слезы. Так не станешь?
Вероника опять кивнула.
Порошин осторожно вытащил кляп. Девчонка сдержала слово. Она больше не буянила, наверное, поняла, что Леонид Владимирович для нее пока не опасен.
– С психикой у тебя сейчас все в порядке? – поинтересовался педофил. – В смысле, шарики за ролики не зашли?
– Какие шарики? – вырвалось у девчонки.
Вероника сама себе удивлялась. Ей не хотелось плакать! Она почувствовала себя сильной. Мучитель уже не казался девочке таким страшным, как прежде. Она испытывала к нему лишь брезгливость, поверила, что сможет найти достойный выход из положения.
– Мы в детстве так говорили про сумасшествие. У вас, теперешних подростков, другой язык.
– Не буду я с тобой говорить, – мрачно произнесла Вероника.
– Зря. И вообще, что это за фамильярность, старших на «ты» называть?! Надо будет поговорить с Ольгой Петровной, пусть получше займется твоим воспитанием.
– Да ты извращенец! Тебя убить мало.
– Мы же договорились, что ты не будешь кричать и ругаться. Слушай, я тебе дам денег, подарки сделаю. Потом, как из детского дома выйдешь, к себе на работу в компанию возьму. Карьеру сделаешь. Хорошие жизненные перспективы тебе светят.
– Пошел ты подальше!
– Зря отказываешься. После детского дома тебе ничего путного без моего покровительства не светит. Мужа хорошего у тебя не будет. По рукам пойдешь или сопьешься. Мне же тебя жаль. Я о твоем будущем забочусь.
Вероника сжала губы, чтобы не сказать чего-нибудь уж очень обидного. Она решила вести себя спокойно, чтобы внимание Порошина ослабло, а там, глядишь, и подвернется момент улизнуть.
– Молчишь, значит, задумалась.
В комнату вернулся Прохор. Он принес бутыль шотландского виски и два стакана, в которых перекатывались кубики льда. Леонид Владимирович игнорировал стакан, взял бутылку и вытряс в широко раскрытый рот граммов сто крепкого спиртного. Он поморщился, сглотнул, блаженно зажмурился и отставил бутылку.
