Я поднялась с кресла и включила верхний свет. Комната моментально озарилась. Прямо напротив меня, на письменном столике, стояла фотография Лики. Она улыбалась, глядя мне в глаза. Как будто бросала вызов. Или — просила о помощи?
* * *
В Тарасове у меня в детстве была подруга, с которой мы любили рассказывать друг другу страшилки. И как-то раз, когда запас трагических историй — частично выдернутых из творений Эдгара По, а частично представляющих собой выдержки из народного фольклора про пирожки из дочерей — иссяк, Милка вдруг округлила глаза и страшным голосом произнесла, что по фотографиям можно определить, жив человек или умер. Я, почувствовав холодок подступающего страха, спросила, как это?
— У них лица не такие, — авторитетно заявила Милка, глядя мне в лицо, — они омертвелые.
Честно говоря, я не поняла этого слова. Потому как мне все фотоснимки казались омертвелыми, а люди на них всегда производили немного ненатуральное впечатление. Но, как всякий ребенок, коснувшийся тайны, я начала специально присматриваться к фотографиям умерших родственников в поисках этой самой омертвелости. Что-то в них и правда было. Не знаю. Но вот глаза смотрели так, как будто из них вынули жизнь. Поэтому, глядя на фотографию Лики, я пыталась обнаружить в ее глазах жизнь.
И внезапно поняла, что с ней творится что-то странное. Не в том плане, что появилась омертвелость, а выражение Ликиного лица было неуловимым, отстраненным. Как будто она находилась и здесь, и еще где-то, куда нам не добраться. У меня почему-то сложилось ощущение, что Лика боялась. Вот сидит обычная хорошенькая девочка перед фотоаппаратом и боится. Напряжение, наконец-то нашла я определение этому состоянию. Она очень напряжена. Вот и создается впечатление испуга.
Облегченно вздохнув, я пошла разыскивать телефон. Для этого мне пришлось пройти по всем комнатам, подняться на второй этаж и в очередной раз удивиться тому порядку, который царил в доме Рода. Мне бы его на недельку в Тарасов, мечтательно подумала я, он бы разобрался в кошмарном хаосе моей квартиры.
Телефон я обнаружила в спальне. Подняв трубку, начала набирать номер Розалии.
Раздались длинные гудки. Я сидела возле окна и терпеливо дожидалась, когда Розалия поднимет трубку. Окно было немного приоткрыто. Когда я услышала шаги, я не придала этому большого значения. Только удивилась, что Род так быстро вернулся. Розалия почему-то не отвечала. Я положила трубку и задумалась. От мыслей меня оторвали опять те же шаги, заставившие меня замереть.
Потому что тот, кто разгуливал по саду, явно хотел остаться незамеченным. И уж, конечно, это был не Род.
Я, повинуясь инстинкту, потушила свет и затаила дыхание. На минуту мне показалось, что внизу тоже затаили дыхание и начали двигаться на цыпочках. Я осторожно подошла к самому окну и выглянула, стараясь оставаться не замеченной за занавеской.
В саду было пусто. Во всяком случае, кто-то хотел, чтобы я убедилась в этом. Мне же именно эта наступившая тишина и безмолвие показались подозрительными.
Выход у меня был только один. Выйти и посмотреть, кто это разгуливает по саду.
Стараясь не шуметь, я спустилась по лестнице. Открыла дверь и оказалась в саду.
Луна освещала экзотические растения, придавая им легкий налет таинственности. Я сразу представила себя охотником, крадущимся в джунглях за тигром. Если я и помнила о печальной участи Венди, это меня не останавливало. Любопытство всегда одерживало у меня верх над осторожностью.
Поэтому я не стала включать освещение в саду и выползла наружу, в темноту, напрягая зрение и слух.
Тишина… Я сделала еще один шаг в ту сторону, откуда раньше доносилось движение.
Сейчас там царила полная тишина.
Что ж. Значит, я ошиблась. Может быть, мои нервы истрепаны куда больше, чем я могла предположить.
Я повернулась, решив, что надо возвратиться в дом, и в этот момент ветки хрустнули, точь-в-точь как на пляже.
Резко обернувшись, я увидела мелькнувшую черную тень.
Я рванулась за ней, пытаясь догнать или хотя бы рассмотреть, кого так занимает жизнь помощника шерифа.
Вылетев на улицу, я поняла, что преследуемая мною личность двигается быстрее.
Во всяком случае, на улице уже никого не было.
* * *
Я постояла немного, вглядываясь в темноту, в тщетной попытке обнаружить таинственного незнакомца.
Затем я вернулась в дом, стараясь успокоиться. Возможно, следили вовсе не за мной. Значит, кто-то интересуется жизнью мистера Эванса? Вполне возможно. С чего я взяла, что его жизнь интересует только меня?
Я еще раз посмотрела в окно. Конечно, неприятно, когда за тобой подглядывают, — но не бегать же по ночным улицам с криками «Держи его!».
Я вернулась к телефону и снова набрала номер Розалии. На этот раз она взяла трубку довольно быстро.
— Алло?
— Розалия, это Таня.
— Таня?
Она закричала в трубку так, что я поморщилась.
— Роза, говори тише, а то я оглохну.
— Таня, где ты? Я волновалась, Танечка… С тобой все в порядке?
— Все нормально, я надеюсь, что скоро приду и все расскажу.
— Слава богу. А то мимо носятся полицейские как ошпаренные, а тебя все нет и нет… Ты обиделась на Дениса?
— Нет, — заверила я ее. — Кстати, он дома?
— Еще нет, — сообщила Розалия. — Какая-то из его ободранных подружек привела мотоцикл. Сказала, что ему срочно нужно было уехать в Темпо-Рок. Наверное, к утру вернется.
— А что это за Темпо-Рок? — поинтересовалась я.
— Это наша дача, — сказала Розалия. — Немного проехать по шоссе, потом по лесу. Я тебя туда свожу, если хочешь.
— Посмотрим, — сказала я, хотя эта «дача» меня заинтересовала.
Зачем Денису так срочно туда понадобилось?
И почему Венди за ним следила?
Мой взгляд упал на портрет женщины, висевший на стене. Прямо напротив кровати Рода. Фотография была большая, и женщина смотрела на меня как живая. Я была готова поклясться, что кожей ощущаю этот взгляд — немного напряженный, как у Лики, но в то же время не напуганный. Руки, сложенные на коленях, удивляли своей аристократичностью. Красивые зеленые с удлиненным разрезом глаза. Темные волосы, гладко зачесанные назад, делали лицо открытым и спокойным. Вся ее фигура была преисполнена достоинства. Я назвала бы ее истинной леди-южанкой. Воплощением остепенившейся Скарлетт, отвоевавшей свое место под солнцем. Сказать, что она была красива, было все равно, что не сказать ничего. Наверное, ее внешность не соответствовала классическим нормам красоты, но эта тонкость черт наравне с решительностью взгляда были неординарны. А неординарность для меня больше, чем красота. Я видела перед собой личность, и эта личность требовала от меня уважения.
