Марв вышел из «Деревенского рынка» с двумя кофе, пакетиком сладостей, экземпляром «Геральда» под мышкой и десятью билетами моментальной лотереи «Масс Миллионз» в кармане пальто.
Много лет назад, в самый трудный момент своей жизни, которым Марв гордился больше всего, он перестал играть по-крупному. Неожиданно он оказался при деньгах и принял верное решение: заплатил по всем долгам и никогда больше не делал ставок на быстроту конских копыт и автомобильных колес. До того дня он был просто паршивым дегенератом, лишенным достоинства и силы воли. Но как только Марв выплатил долги и отказался от игры, он вернул себе достоинство. Пусть с тех пор он запустил себя так, что спать с ним были готовы только профессионалки, пусть он, на хрен, разорвал больше дружеских связей, чем у некоторых волос на голове, но достоинства у него теперь было хоть отбавляй.
И еще было десять билетов мгновенной лотереи, которые он потихоньку сотрет вечером, пока Дотти будет смотреть «Последнего героя», или «Босса под прикрытием», или какое-нибудь другое, блин, реалити-шоу, запланированное на сегодняшний вечер.
Когда он сошел с тротуара, перед ним медленно притормозила машина.
Остановилась.
Водитель перегнулся через сиденье и сказал:
— Привет!
Марв быстро окинул взглядом машину, затем водителя. «Джетта», примерно 2011 года выпуска. На таких машинах ездят, пока учатся в колледже или сразу по окончании колледжа, но этому человеку было слегка за сорок. Он был на редкость незапоминающийся, лицо такое невыразительное, что невозможно выделить какие-либо черты, даже когда оно прямо перед тобой. После взгляда на этого человека у Марва осталось ощущение чего-то землистого: светло-каштановые волосы, светло-карие глаза, одежда коричневых тонов.
— Не подскажете, где здесь больница? — спросил водитель.
— Вам придется развернуться и проехать назад две-три мили, — сказал Марв. — Слева увидите.
— Слева?
— Да.
— Слева от меня?
— Слева от вас.
— Не от вас?
— Мы оба смотрим в одну сторону.
— Правда?
— В общем, да.
— Ладно, хорошо.
Человек улыбнулся ему. Может быть, в этой улыбке была благодарность, может быть, что-то совершенно иное, что-то из ряда вон выходящее. Невозможно определить. Все еще глядя на Марва, он крутанул руль, совершив идеальный разворот на сто восемьдесят градусов.
Марв смотрел, как тот удаляется, и старался не обращать внимания на пот, стекающий по ногам, хотя на улице было всего тридцать градусов.
[10]
Боб влез в рукава пальто, собираясь идти на смену в бар. Зашел в кухню, где Рокко увлеченно грыз палочку из сыромятной кожи. Боб наполнил водой собачью миску, оглядел кухню, нашел желтую уточку, предназначенную для жевания, которую Рокко всюду носил за собой. Положил игрушку в угол клетки. Поставил миску с водой в другой угол. Легонько прищелкнул пальцами.
— Иди сюда, мальчик, — сказал Боб. — Место!
Рокко забежал в клетку и свернулся калачиком рядом с желтой уточкой. Боб погладил его по голове, затем закрыл дверцу.
— Увидимся вечером.
Боб прошел по коридору к передней двери и открыл ее.
Парень, стоявший на пороге, был худым. Но не худым и слабым. Худым и жилистым. И какой бы огонь ни сжигал его изнутри, он был настолько горячим, что вытопил из его тела весь жир. Голубые глаза были такие светлые, что казались почти серыми. Длинные белокурые волосы, такие же бородка с усами, как будто приклеенные над губой и к подбородку. Боб узнал его сразу — это был молодой человек, который на днях в парке, проходя мимо, сказал, что Рокко красивый.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что не такой уж он и молодой. Лет тридцать, наверное, если присмотреться.
Он улыбнулся и протянул руку:
— Мистер Сагиновски?
Боб пожал протянутую руку:
— Да.
— Боб Сагиновски? — Незнакомец сжал большую ладонь Боба своей маленькой рукой, и в его рукопожатии чувствовалась изрядная сила.
— Да.
— Эрик Дидс, Боб. — Гость выпустил его руку. — Насколько я понимаю, у тебя моя собака.
Бобу показалось, что его ударили по лицу мешком со льдом.
— Что?
Эрик Дидс обхватил себя руками за плечи:
— Брр! На улице холодно, Боб. И людям, и… Кстати, где он?
Он хотел пройти мимо Боба. Боб преградил ему путь. Гость оценил рост Боба, улыбнулся:
— Могу поспорить, он где-то в глубине дома. Ты его держишь в кухне? Или в подвале?
— О чем ты говоришь? — спросил Боб.
— О собаке.
— Послушай, недавно в парке тебе понравилась моя собака, но…
— Это не твоя собака, — сказал Эрик.
— Почему это? Собака моя.
Эрик покачал головой, как это делали монахини, уличив тебя во лжи.
— Есть у нас минута, чтобы поговорить? — Он поднял указательный палец. — Всего одна минута.
В кухне Эрик Дидс сказал:
— Ага, вот он где. — И еще он сказал: — Мой мальчик. — И еще сказал: — Большой. — И еще: — В смысле, подрос.
Когда Боб открыл клетку, у него едва сердце не разорвалось при виде Рокко, кинувшегося к Эрику. Он даже забрался к нему на колени, когда Эрик без спроса уселся за обеденный стол Боба и пару раз погладил щенка по животу. Боб вообще не мог понять, как этот парень сумел войти в его дом: просто тот был из числа таких людей, которые обладают напористостью копов и дальнобойщиков, — захотел войти и вошел.
— Боб, — сказал Эрик, — ты знаком с девчонкой по имени Надя Данн? — Он погладил Рокко по животу.
Боб ощутил укол ревности, когда Рокко взбрыкнул левой лапкой, при этом по телу у щенка то и дело проходила нервная дрожь, почти судорога.
— Надя Данн? — переспросил Боб.
— Послушай, лично я знаю не так уж много Надь, чтобы путать их. — Эрик Дидс почесал Рокко под подбородком.
Рокко замер, прижав уши к голове и поджав хвост. Он уставился в пол и казался пристыженным.
— Я знаю ее. — Боб протянул руки, снял Рокко с колен Эрика, пересадил щенка к себе на колени и почесал ему за ушами. — Она несколько раз помогала мне с Рокко.
Теперь между ними завязался конфликт: Боб снял щенка с коленей Эрика, даже не предупредив, и Эрик бросил на него лишь мимолетный взгляд, в котором читалось: «Ну и какого черта?» Эрик по-прежнему улыбался, но теперь уже не так широко и вовсе не выглядел довольным. Он наморщил лоб, глаза глядели изумленно, как будто случайно остановились на Бобе. В его лице мелькнула злость — если парню такого типа вдруг станет жалко себя, то всему остальному миру не поздоровится.
