Паджет швырнул пустые банки из-под пива в мусорное ведро, достал еще две, одну протянул Эрику.
— Я тебе сказал, что делимся восемьдесят к двадцати?
Эрик почувствовал, как атмосфера в комнате стала сгущаться.
— Ты сказал, шестьдесят к сорока.
Паджет подался вперед, широко раскрыв глаза:
— И при этом я плачу за товар? Ниггер, ты спас мне жизнь, но это уже…
— Я всего лишь повторяю то, что ты сам сказал.
— То, что, как тебе показалось, ты услышал, — сказал старик. — Не-а. Будет восемьдесят к двадцати. Чтобы я отправил тебя отсюда с целой партией? Не зная, увижу ли тебя снова? Тут требуется большое доверие. Охрененно большое доверие.
— Ты здесь в своем праве, — сказала Моника, поднимая глаза от журнала.
— Именно. Значит, восемьдесят к двадцати. — Счастливые глаза Паджета стали маленькими и грустными. — Понятно?
— Конечно, — сказал Эрик, чувствуя себя таким крошечным и таким белым. — Конечно, Паджет, все в порядке.
Паджет снова засиял своей стоваттной улыбкой:
— Ладно. Я мог бы сказать, девяносто к десяти, и куда бы ты делся, ниггер, я прав?
Эрик пожал плечами, отхлебнул пива, глядя на раковину.
— Я спросил: «Я прав?»
Эрик поглядел на старика:
— Ты прав, Паджет.
Паджет кивнул, чокнулся своей банкой о банку Эрика и сделал глоток.
Правило номер два, напомнил себе Эрик. Никогда не забывай о нем. Ни на секунду не забывай до конца своих дней.
В кухню вошел худощавый парень в пестром хлопчатобумажном халате и коричневых носках, он хлюпал носом, прижимая к верхней губе скомканную тряпку. Джеффри, решил Эрик, младший брат Паджета. Паджет однажды сказал ему, что Джеффри убил пять человек (и это только те, о которых он лично знает), сказал, что для Джеффри убить — все равно что высморкаться. Сказал, если бы у Джеффри была душа, за ней надо было бы посылать поисковую экспедицию.
Глаза у Джеффри были тусклые, словно у моли, он пробежался взглядом по лицу Эрика.
— Как дела? В порядке?
— Все отлично, — сказал Эрик. — А ты как?
— Я в порядке. — Джеффри утер нос тряпкой. Сделал глубокий вдох и высморкался, открыл шкафчик над раковиной и вытащил бутылочку сиропа от кашля. Большим пальцем он сковырнул крышку, запрокинул голову и осушил половину пузырька.
— А как ты на самом деле себя чувствуешь? — спросила Моника. И хотя она не отвела глаз от страницы, впервые с той минуты, как Эрик вошел в дом, она проявила интерес к кому-то и к чему-то.
— Так себе, — сказал Джеффри. — Все это дерьмо, которое во мне сидит, никуда не выходит.
— Тебе бы супу поесть, — сказала Моника. — И лечь под одеяло.
— Ага, — сказал Джеффри. — Ты права. — Он закрыл пузырек с сиропом от кашля и поставил его обратно на полку.
— Ты говорил с тем ниггером? — спросил Паджет.
— С каким ниггером?
— С тем, который вечно торчит перед «Бери и плати».
Правила номер три и номер пять, мысленно повторял Эрик, словно мантру. Три и пять.
— Я говорил с ним. — Джеффри снова с силой потянул воздух носом и утерся тряпкой.
— Ну?…
— Что «ну»? Этот ниггер каждый день торчит на одном и том же месте. Он никуда оттуда не сдвинется.
— Меня не он волнует. А его дружки.
— Дружки… — Джеффри качнул головой. — Дружки этого чувака никакая не проблема.
— Откуда знаешь?
Джеффри несколько раз кашлянул, прикрываясь тыльной стороной ладони, спазмы сухого кашля прошли по его груди, словно нож, вспарывающий покрышку. Он утер выступившие слезы и окинул взглядом Эрика, как будто только что увидел его.
Вдруг он прочитал что-то по лицу Эрика, и это ему не понравилось.
— Ты обыскал этого парня? — спросил он Паджета.
Тот отмахнулся:
— Да ты посмотри на него!
Джеффри выхаркнул в раковину комок слизи.
— Ну ты, старик, даешь. Совсем мышей не ловишь.
— Вот и я говорю, — устало проговорила Моника, переворачивая страницу.
— Слышь? — Джеффри прошел через кухню. — Я хочу обыскать тебя, парень.
Эрик поставил пиво на край плиты и поднял руки.
— Только ты от меня не заразись. — Джеффри затолкнул в карман купального халата комок туалетной бумаги. — Ты ведь не хочешь, чтоб у тебя тоже было такое дерьмо. — Его руки ощупали Эрику грудь, поясницу, промежность, похлопали по внутренней стороне бедер и по лодыжкам. — Башка будто ватой набита. А по горлу словно драная кошка сползает, а потом лезет вверх, цепляясь когтями. — Джеффри, хлюпая носом, быстро и уверенно ощупал задницу Эрика.
— Лады, чистый. — Он развернулся к Паджету. — Неужели так трудно проверить, старик?
Паджет закатил глаза.
Эрик поскреб шею сзади, размышляя о том, сколько народу укокошили в этом доме. Как это часто бывало в тюрьме, он изумлялся, насколько скучными и примитивными оказываются самые худшие люди на свете. Лампочка над головой пекла голову, и жара проникала уже до самого нутра.
— Куда ты дел средство для прочистки мозгов? — спросил Джеффри.
Паджет указал на бутылку джина «Сиграмс» на полке над плитой.
Джеффри снял ее, схватил стакан.
— Между прочим, я говорил тебе, чтоб ты поставил ее в холодильник. Теперь она такая же холодная, как мое дерьмо.
— Тебе пора проветриться, — сказал Паджет. — Сходи купи себе шаль. Джеффри, ты превратился в старую бабу.
Комната слегка качнулась, когда Эрик, потерев шею, запустил пальцы под воротник и еще ниже, к лопаткам. Ему было жарко, в голове пульсировало, во рту пересохло. Здорово пересохло. Как будто никогда ему уже не сделать ни глотка до самой смерти. Он заметил свою пивную банку на том месте, где он ее оставил, когда Джеффри принялся шмонать его. Эрик подумал, не взять ли ее, но решил, что сейчас не до этого.
— Целыми днями я только и слышу, что у тебя течет из носу. Течет как хрен знает что. Все течет и течет, — бурчал Паджет.
Он допил свое пиво, смял банку и открыл холодильник, чтобы взять следующую.
Джеффри поставил свой стакан у раковины, обернулся к Эрику и произнес:
— Ты что, ниггер, вообще охренел?
В его голосе прозвучало равнодушное удивление: Эрик вытащил руку из-за ворота, извлекая маленький пистолет двадцать второго калибра с обрывком скотча на стволе. Кожу щипало в том месте, где оружие было приклеено к телу. Эрик выстрелил Джеффри точно под кадык, и Джеффри осел на пол под раковиной, соскользнув по дверцам тумбы.
