— И? — зловеще улыбнулся начальник ГУВД.
— Мои люди разыскали по адресу указанного Тузкова и доставили в ГУВД. Там Тузков признался в убийстве полковника Крыльникова…
Чубасов скинул с носа очки, закурил и пошел на Шульгина, как автобус на конечную.
— Ты… Мать… Инспектором по делам несовершеннолетних… Ты что городишь?!
Тот вынул из папки криво исписанный лист бумаги и протянул начальнику. Тот вернулся за стол, водрузил на нос очки и стал бормотать под нос, как дьякон псалтирь:
— «…Чистосердечно хочу признаться в том, что в ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря двумя выстрелами в упор убил у казино «Эсмеральда» в «Азов-сити» полковника полиции Крыльникова…» Во — красота какая! «… Убийство я совершил из чувства корысти, похитив у потерпевшего четыре миллиона долларов Америки. Прошу сделать скидку за чистосердечное признание. Тузков Ка-А». Браво, генерал! Разрешите поручить вам расследование убийства Григория Распутина? — Чубасов багровел, не в силах совладать с собою. — Я даже знаю, кто в этом признается. Тузков, мать его, Ка-А!..
— Товарищ генерал-лейтенант… — Шульгин чувствовал чудовищное оскорбление, однако отдавал себе отчет в том, что причиной этой вспышки ярости у начальника явился он сам. — Я вам докладываю не потому, что верю в эту ахинею. Кряжин провел моих людей. На адрес убыли двое подчиненных моего капитана, а я в это время беседовал с ним самим. Все, что от этих двоих требовалось, это доставить задержанного в ГУВД. Но они решили, что смахивают на Бельмондо. Вынули из адреса не того фигуранта и уже в ГУВД откровенно перестарались. Тузковых Ка-А в Екатеринбурге, как выяснилось, двенадцать человек. Из них шесть подходят под описание крупье если не по росту, то по весу. Кажется, пришло время уделить следователю особое внимание.
Чубасов вернулся за стол с чувством невероятного разочарования. Самое неприятное заключается в том, что, судя по штемпелю дежурной части ГУВД, эта «явка с повинной» уже зарегистрирована. И теперь придется прикладывать максимум усилий для того, чтобы объяснить, что явилось первопричиной ее появления на свет.
— Шульгин, ты сейчас похож на мента, которому незаметно плюнули в фуражку, а тот ее надел на голову. Я что-то не припомню за восемь лет совместной службы случая, чтобы ты прокалывался подобным образом, — вдоволь налюбовавшись видом Шульгина, который испытывал сейчас двоякое чувство стыда перед Чубасовым и ненависти к «советнику Кряжину» одновременно, генерал уже спокойно закончил: — Значит, так. Этих двоих бельмондей вывести из бригады. Через час они оба должны быть в народном хозяйстве, а явка уничтожена. Хочет Кряжин одного опера — будет один опер. Подготовь своего капитана к соло. «Наружка» еще что говорит?
— Крупье в райотделе. «Важняк» и Сидельников вышли из-под наблюдения.
— Черт… Привезите в ГУВД этого Тузкова.
Глава 6
Новый участник следственной бригады — капитан из ГУВД, сколько ни старался, предвзятого или подозрительного отношения к себе со стороны Кряжина заметить не мог. Бывали моменты, когда ему даже казалось, что с ним советник более откровенен, чем с опером Сидельниковым. А то, как советник переживал по случаю своей ошибки с Тузковым, который не только не был крупье, но еще и не умел даже играть в «дурака», было отдельной главой в наблюдениях человека Шульгина. Более того, Кряжин даже разрешил ему провести первый допрос настоящего Тузкова. Трижды созвонившись с генерал-майором за день, он в четвертый раз позвонил в семь часов вечера.
— Мне непонятно его поведение, — говорил он Шульгину. — Непонятно в том свете, которым вы освещали положение вещей. Он не скрытен, я владею информацией из первых рук, она аналогична той, которой владеет вся следственная бригада. Если вы спросите мое мнение, то оно сведется к следующему: нужно уделять поменьше времени Кряжину и побольше самостоятельной работе с целью опережения его действий.
Шульгин поморщился, вжал нижнюю часть трубки в подбородок и еще раз, дабы теперь иллюзии навсегда покинули голову сыщика, проговорил:
— Есть на севере страны такая народность — орочи. Их на белом свете осталось двести пятьдесят человек, и ЮНЕСКО, брезгуя достижениями архитектуры в стиле готики и рококо, упрямо вносит их в свои реестры как подлежащие обязательной охране памятники их культуры. Они маленькие, все больше — божки да поделки копеечные на вид. Да язык их неповторимый. И делается это с такою старательностью, словно язык этот или идолы деревянные ценность для истории имеют неимоверную. Если же вдуматься, то так оно и есть. Начинаешь понимать?
— Смутно, — пожал плечами капитан, словно его собеседник мог это видеть.
— Значит, не понимаешь, — огорченно убедился Шульгин. — Тогда я тебя просвещу. Орочей не коснулась ни Первая мировая война, ни Вторая, ни репрессии тридцатых, ни демократические преобразования девяностых. А еще есть статистика, что за все то время, пока они известны этнографам, ни один из орочей не убил себе подобного. Психология и культура этих людей уникальна, капитан. Быть может, потому они и вымирают, что Земля — не их дом. Окружающий мир не для них, потому что он не понимает культуры орочей. Так вот… Ты до сих пор не понял, с кем имеешь дело.
— В смысле? — напрягся оперативник, ожидая откровений в том, что советник Генпрокуратуры — ороч.
— В том смысле, что веришь в то, что видишь. Все не то, чем кажется. Культура «важняков», таких как Кряжин, уходит в Лету, потому что они делают свое дело во имя справедливости, а мы во имя высшей цели.
Если бы Антон Копаев, оперативник УСБ Екатеринбурга, слышал, в каком контексте подается его реноме, он бы, безусловно, рассмеялся. Не над тем, что работает во имя справедливости, а потому, что рекомендации эти подает заместитель начальника ГУВД, где Антон работает.
А капитан просто опешил, потому что не ожидал подобных признаний. Перед ним впервые встало противопоставление «справедливости» в укор «высшей цели».
— Но самое страшное заключается в том, что и ты, и я будем верить в то, что, пытаясь всячески помешать следователю, идем верной дорогой. Мы знаем, что должны найти убийцу первыми — это и есть наша высшая цель. А между тем совершенно не важно, кто это сделает первым. Последнее и есть справедливость. Ороча нельзя подкупить, нельзя напугать или переиначить, убедив в превалировании высшей цели перед справедливостью. Таких, как следователь, рядом с которым ты находишься, осталось, быть может, тоже не более двухсот пятидесяти на всю страну. — Чуть выждав, дабы дать сыщику время для осознания информации, Шульгин закончил резко, почти грубо: — Спроси меня сейчас — не ороч ли Кряжин по национальности, и я тотчас сниму тебя с задания, как совершенно бесполезного.
— Я не спрошу.
— Тогда никогда не пытайся убедить меня в том, что следователь Кряжин тебе поверил, — медленно, но твердо проговорил генерал-майор. — В противном случае ты будешь для меня неинтересен, потому как убедишь меня лишь в своей непричастности к делу достижения высших целей. А орочем тебе не стать лишь по той простой причине, что мама у тебя полька из Гданьска, а папа львовский еврей.
