– Какой ужас! – Светлана понизила голос до шепота.
Она неожиданно для самой себя почувствовала расположение к этому художнику, внешне очень похожему на известного российского киноактера Вячеслава Тихонова.
– Да, тяжело терять близких, – вздохнул тот. – Но ничего не поделаешь, жизнь продолжается.
Он вытащил из нагрудного кармана блузы спортивного покроя портмоне и достал фотографию.
– Вот они… Сейчас моему сыну было бы шесть лет.
Светлана взяла цветную фотографию. На коленях у красивой женщины сидел кудрявый кареглазый малыш.
– Мальчик – вылитый вы, мистер Барбарелли, – заметила Светлана, возвращая любительский снимок.
– Не знаю, почему я вам об этом рассказал, миссис Игнатова. Накатило, как говорится.
Светлана посадила Олега в коляску и ничего не сказала.
– Миссис Игнатова, надеюсь, мы с вами еще увидимся. Знаете, я приведу в порядок зарисовки, вставлю их в паспарту и в следующий раз подарю вам. Поверьте, мне это будет приятно.
– Ну хорошо. Пусть будет по-вашему.
Светлана зашагала по асфальтовой дороге к своему дому, а Макс Барбарелли смотрел ей вслед и думал о том, что эта русская женщина – настоящая леди. Мягкие манеры, никакой вульгарности. Она ему нравилась.
Глава 38
Альберто Монтиссори дожидался Макса на загородной вилле. В своей «цитадели» – он так называл эту резиденцию – дон принимал нужных ему людей, устраивал фуршеты, где, как известно, решаются самые сложные проблемы и устанавливаются прочные контакты. На этих светских раутах блистали кинозвезды, поскольку Голливуд был под боком. Словом, сливки общества тешили его тщеславие, а голливудские красавицы – плоть.
Монтиссори всегда принимал гостей в саду. Он не изменил этой привычке и сегодня. Правда, стол был накрыт на террасе, выходящей на залив.
Дон Монтиссори пользовался непререкаемым авторитетом. И если бы отыскался смельчак, посмевший усомниться в этом, то уже на следующий день того ждали бы серьезные неприятности.
Он умел держать на расстоянии не только подчиненных, но и многочисленных родственников. Надо сказать, что с ними Альберто, как правило, вел себя согласно не статусу дона, а статусу своего «я». Он был велик и одновременно неожиданно мелок, что часто случается с людьми, обладающими неограниченной властью и обожающими выступать в роли благодетелей. Если кто-либо прекословил ему, он тотчас напоминал неблагодарному о своих милостях, недвусмысленно давая понять, что в любой момент может лишить строптивца этого преимущества. И если он и делал для кого-то исключение, то лишь для Макса, с талантом и связями которого приходилось считаться. Он позволял ему не только обращаться к себе как к равному, но порой допускал шуточки в свой адрес в присутствии гостей.
Макс рос без отца: рыбак Тино Барбарелли однажды вышел на баркасе в море и не вернулся. Максу заменил отца дед, известный в Палермо сапожник. Накопив немного деньжат, он покинул Сицилию, когда внуку исполнилось десять лет. В Сан-Франциско ему удалось открыть собственное дело.
Спустя два года магазин модной женской обуви считался в Сан-Франциско одним из лучших. Его хозяин, улыбчивый Джино Барбарелли, был всегда любезен и умел угодить покупательницам. Однако уже в ту пору для многих не являлось секретом, что основные деньги Джино зарабатывает не обувью, а деликатной службой у всемогущего дона Грациани: без всяких любезностей и улыбок Джино отстреливал из старенького карабина недоброжелателей дона. Эта работа была хорошо знакома с молодых лет и весьма хорошо оплачивалась. В те далекие времена старика Барбарелли прозывали Стрелком, хотя ему самому это очень не нравилось. Заниматься столь опасным делом его заставляла нужда и долги.
Совсем иной участи он желал своему внуку, а потому открыл в банке счет на его имя, куда ежемесячно переводил небольшую сумму.
Макс оказался способным ребенком и уже в двенадцать лет удивлял своими рисунками не только друзей своего деда, но даже профессионалов. А старый сапожник, практически ничего не понимая в живописи, нахваливал внука вместе с остальными:
– Ты у меня настоящий Рафаэль.
В неполных семнадцать Макс без труда поступил в Академию художеств, где вскоре ему назначили стипендию.
Его одержимость страстью к живописи поражала. Он рисовал всегда и везде. О его необыкновенном даровании говорили все, а преподаватели академии не без основания предсказывали парню блестящее будущее.
Уже на втором курсе Макс Барбарелли принял участие в престижном международном конкурсе живописи, где получил «Гран-при» – его работа была продана за большие деньги. Сжимая в руках чек на двести тысяч долларов, Макс ощущал себя обладателем целого состояния. Он решил, что уже на следующий день купит деду новый магазин.
Джино был горд за внука, однако от щедрого подарка отказался.
Энергичная натура Макса Барбарелли нуждалась в определенном творческом заряде. Он повсюду искал сюжеты.
Иной раз Макса так и подмывало расспросить деда о его «основной» работе и о приключениях далекой молодости, но врожденная деликатность и подсознательное нежелание разрушать иллюзии останавливали. И все же так случилось, что наследственная склонность ко всякого рода авантюрам толкнула Макса в объятия троюродного брата Джино – знаменитого дона Альберто Монтиссори.
Тот был чрезвычайно доволен тем, что без всяких усилий удалось заполучить к себе в солдаты внука самого Джино, известного по всему Тихоокеанскому побережью под кличкой Стрелок, хотя и не предполагал, что тем самым может навлечь на себя немилость старшего Барбарелли. Старик не растерял своего запала даже на седьмом десятке, и когда Монтиссори, играя роль радушного хозяина, собрал своих родственников в загородном доме, Джино определенно сказал, что не хотел бы видеть внука в его свите. Альберто расхохотался, но, почувствовав, что от слов старика веет пороховой гарью, примирительно сказал:
– Ну что ты, Джино, мы с тобой кровники, и у меня от тебя нет никаких секретов. Я понимаю, как тебе дорог Макс. Единственный внук. Талант… А наше ремесло хотя и имеет отношение к натюрмортам, но с другого бока. – Он засмеялся. – Не беспокойся, даже если бы Макс настаивал, я бы не стал вовлекать его в наши дела, – уверял Монтиссори старика.
Теперь, когда Макс Барбарелли стал одним из его ближайших помощников, он вдруг осознал, что, возможно, искушает судьбу. Джино Барбарелли хотя и не был богат, но входил в когорту первых сицилийских мафиози, завоевателей Тихоокеанского побережья Америки, уж что-что, а слово свое старик держал твердо и никогда не останавливался перед необходимостью довести до логического конца свои обещания. И, глядя в невозмутимое морщинистое лицо старого Барбарелли, дон Монтиссори не мог избавиться от необъяснимого чувства страха.
Внешне Макс был точной копией деда, и люди, знавшие старика Барбарелли еще в молодости, говорили, что тот был таким же страстным, напористым и имел успех у женщин.
