Пулеметные очереди не возобновлялись. «Попал!» — мелькнула мысль, позволившая немного расслабиться.
Олег подождал минуту и поднял голову. Пулемет не подавал признаков жизни.
Почувствовав головокружение, Олег посмотрел на ставшую багровой от крови штанину камуфляжа. Наложенная повязка не остановила кровотечение. Григорьев для острастки сделал еще один выстрел по позициям чеченских автоматчиков и лег на землю. Он слышал нарастающий гул самолетных двигателей… Слышал звуки разрывов. Потом стрельба и взрывы стали стихать, пока не прекратились совсем. Потом темный провал…
Кто-то нес его на себе… Потом вертолет…
Эти отрывочные воспоминания остались в его сознании, но своих спасителей Олег не помнил, потому что потерял тогда много крови.
В том бою полковая колонна недосчиталась живыми двадцать пять бойцов. Раненых вывезли войсковыми «Уралами» в ближайшие медсанбаты. «Тяжелых» отправили вертолетом.
В госпиталь сержант Григорьев попал вместе со своим командиром — Валерием Сергеевичем Олейниковым — майором спецназа. Знающим и начитанным оказался майор. Любил шахматы. Еще любил подискутировать «про жизнь». Старше Григорьева он был всего на десять лет, но по рассуждениям выходило, что на все сто. Как-то не удавалось Григорьеву раньше побеседовать с ним вот так запросто, а теперь время и обстановка позволяли. Командир размышлял, философствовал о смысле жизни, о политике, о государстве и власти.
— Люди — слабаки. Наше сознание поражено вирусом материализма, — говорил майор за очередной шахматной партией в тени на лавочке. — Зараженный им человек — раб. Все его действия будут направлены на удовлетворение лишь материальных потребностей.
Подобные рассуждения находили отклик в душе Григорьева и заставляли думать. Иногда Олег пытался вступать в полемику с майором, но никогда не выигрывал споров, так же как не мог выиграть у него ни одной шахматной партии. Не хватало кругозора, недоставало знаний и опыта. И именно эти дискуссии заставили Григорьева серьезно подумать о своем образовании…
…Звонок сестры заставил Михаила скорректировать планы. Он остановил «Мерседес» у подъезда одного из домов, которым народ приклеил меткое название «хрущевки» — как и все деяния этого руководителя, они не имели долгосрочной перспективы. Михаил с прищуром темных кавказских глаз посмотрел в зеркало заднего вида, затем в боковые зеркала. Ничего не беспокоило, интуиция подсказывала, что все в порядке. Михаил вышел из машины, поставил ее на сигнализацию и вошел в ближайший подъезд.
К приезду Михаила Олег чувствовал себя хорошо. Редкие приступы кашля почти не беспокоили.
— Ну что, брат, — Михаил озабоченно присел на край дивана, на котором сидел Григорьев, — выздоровел?
— Выздоровел. Спасибо тебе. И Жанне.
— Пожалуйста. Я нашел надежное место для тебя. Надо ехать.
— Далеко?
— В Подмосковье. Там тебя не найдут.
— А дальше что?
— Дальше… — Михаил задумался, потом сказал решительно: — Короче, так: твои фотографии с припиской «Особо опасен» висят на всех столбах и остановках. Даже в Подмосковье тебе оставаться опасно. Ничего хорошего при задержании не жди.
— Догадываюсь.
— Мое предложение следующее: я переправлю тебя в Чечню к моим родственникам. Там они тебя надежно спрячут. На год, на два, на сколько понадобится, пока здесь все не утихнет.
— Неожиданно, — усмехнулся Григорьев. — И чем мне нужно будет платить твоим родственникам? Ты же знаешь, что больших денег у меня нет. Да и неспокойно там.
— Правильно мыслишь, братишка. Не только деньги в горах сейчас в цене. Там идет война, а у тебя есть специальность, которая дороже всяких денег.
— Михаил, о чем ты говоришь?! — искренне возмутился Олег. — Стрелять в своих я не буду.
— Убивать людей тебя никто и не заставляет. Ты же — спецназ. Ты знаешь подрывное дело, оружие всякое… Поработаешь инструктором, поучишь молодежь. Заодно валютой обзаведешься. И с уважаемыми людьми за гостеприимство рассчитаешься. А кто свой, кто чужой — в России уже много веков разобраться не могут. Такое предложение принимается?
— Я могу подумать?
— О чем? — Жестко поставленный вопрос Михаила требовал немедленного ответа.
— Например, если пойти в прокуратуру с повинной.
— И на что рассчитываешь? За троих милиционеров — намотают по полной. А можешь и до суда не дожить. Опять же, ты поставишь под удар меня и сестру. А этого я не могу допустить. Ты понимаешь, о чем я говорю? Лучше подумай о моем предложении.
— Да я о вас с Жанной ни слова!.. — встрепенулся Григорьев, приложив руки к груди.
— Там и не таких ломают, — невесело усмехнулся Михаил. — Я тебе могу рассказать, как пытают человека. Хочешь?
— Потом как-нибудь, — сник Олег.
— Выбор у тебя небольшой. Что ты решил?
— Какой же это выбор? Да и в Чечне я чужой. Думаешь, после того как они узнают, кем я был на Первой чеченской, там меня с пирогами встретят? — Олег смотрел в глаза Михаилу. — Не желаю быть жертвенным бараном… Лучше уж здесь…
— Ты и есть баран, раз не веришь моему слову! — вспылил чеченец. — Меня не уважаешь или плохо думаешь о моих родственниках?
— Извини. Не горячись, Михаил. Здесь моя земля, там чужая.
— Действительно, баран упрямый! — раздраженно проворчал Михаил. И добавил спокойнее: — Слово даю: тебя никто не обидит. Там, куда ты поедешь, помнят и уважают нашего отца. Мое слово кое-что там значит.
— А родители ваши? Что с ними? — Олег посмотрел на Михаила.
— Война унесла… — неопределенно бросил Михаил и посмотрел на вошедшую в комнату Жанну.
Мужчины не слышали, как открылась дверь, не слышали ее шагов.
— Вы же сказали, что придете только вечером! — с удивлением уточнил Григорьев.
— Последнюю пару отменили… — Жанна внимательно смотрела на брата. — Собрались уже?
— Думает еще твой гость, — с досадой в голосе сообщил Михаил.
— О чем? — Жанна выразительно посмотрела на Олега. Он заметил перемены в ней. Когда утром она уходила в институт, ее волосы были забраны в простой хвост. Он это точно помнил. А сейчас они, подправленные рукой мастера, трепетно-тревожные, вольно обрамляли стройный девичий силуэт.
— Когда надо ехать? — спросил Григорьев, с трудом отводя глаза от Жанны.
— Ехать нужно сегодня. — Михаил заметно оживился. — Завтра утром на Ингушетию пойдут две фуры. В одной оборудован тайник. В нем поедешь.
— Ладно. Я согласен. Но сегодня мне обязательно надо сделать звонок в прокуратуру и домой.
— Опасно это.
— Не могу я просто уехать, даже не попытавшись все объяснить близким! У меня родители еще живы и сестра тоже есть. Представь, что им расскажут чужие люди? Да и в прокуратуре пусть знают правду.
