— Велите кучеру ехать как можно скорее, — сказала она ему, когда он стал затворять дверцы, и карета быстро покатилась по мостовой. Господин, сидевший на козлах, был маркиз Рокслейдаль. Другой, стоявший на тротуаре, был Руперт Гудвин.
— Теперь, Клара Вестфорд, я отомщен, — пробормотал он, когда карета скрылась из вида. — И ты хотела бороться со мной? Видишь ли, какое ты беззащитное создание?
25
После сцены, случившейся у окон северного флигеля Вильмингдонгалля, странная борьба происходила в душе Лионеля. В одну минуту он думал только о Юлии: о ее красоте, о ее благородном характере — одним словом, о всех хороших ее качествах, которые так очаровали его. А в следующую минуту он вспоминал таинственные слова садовника и не мог провести спокойно часа в этом доме, над которым тяготело преступление. Смысл ужасных слов садовника мало-помалу становился ему ясен — они объясняли ему историю страшного убийства, совершенного в северном флигеле дома.
Но кто убийца? Лионель страшился произнести имя человека, которого он подозревал. Что ему было делать? Оставаться в этом доме, не открывая тайны, не было возможности. Воздух в нем душил его, каждую минуту ему казалось, что он слышит крик умирающего человека. «Нет, — говорил себе молодой человек, — красота Юлии не должна препятствовать мне исполнить мою обязанность и открыть эту тайну; я должен узнать, есть ли правда в словах садовника. Дай Бог, чтобы это был только бред безумного старца!» Приняв наконец твердое решение, он немного успокоился. Весь день он работал, не выходя из комнаты. Он решился избегать влияния, которое имело на него общество Юлии. Сейчас он увидел ее — она шла к лавровой аллее, где так часто они встречались и проводили счастливые часы. Его сердце сильно забилось, когда он смотрел на высокую и стройную фигуру девушки. Лионель не был самолюбивым фатом, но в последнее время в нем пробудились сладкие надежды. Он часто был в обществе Юлии и по звуку ее голоса, по чему-то неизъяснимому в ее поведении с ним заключил, что любовь его не безнадежна. Но он должен был отказаться от этой упоительной надежды и употребить всю душевную силу, чтобы узнать тайну, которая, может быть, выставляла отца любимой им девушки ужасным преступником. «И если я должен пожертвовать своим счастьем и спокойствием Юлии, то все-таки узнаю истину». В тот же вечер он начал это дело. Обыкновенно он обедал один в своей комнате, Юлия тоже обедала одна, так как мистер Гудвин уже несколько дней не приезжал на дачу. Ровно в семь часов ему принесли обед. Лионель не имел обыкновения разговаривать с лакеем, но в этот вечер он решился заговорить с ним.
— Старик, которого я так часто встречаю в садах, внушает мне большое участие, — сказал Лионель. — Кажется, его имя Калеб Вильдред? Несчастный, должно быть, помешан? Давно он в таком состоянии?
— О! — лакей обрадовался случаю поговорить. — Старый Калеб уже шесть лет слаб памятью, но в прошлом году он был опасно болен и с тех пор совсем помешался.
— Какого же рода была его болезнь?
— То было воспаление мозга. Никто не думал, что он выздоровеет, но наша ключница, его родственница, усердно ухаживала за ним, не говоря ничего мистеру Гудвину. Страшные вещи говорил бедный старик в бреду.
— А именно?
— Убийство, измена, щель в ставнях и бог знает что еще. Слушая его, голова кружилась. Он болел два месяца и с тех пор стал таким, каким вы его теперь видели. Но он знает, что помешан, что редко встретите у сумасшедших. Когда он перестает бредить об убийстве, обмане и разных тому подобных вещах, на него находит светлая минута, и тогда он объявляет, что все, что он говорил, ничего не значит, и что не надо обращать внимания на его слова.
— Слышал ли когда-либо мистер Гудвин эти бредни?
— Никогда, насколько мне известно. Старый Калеб со времени своей болезни как будто боится нашего господина. Он никогда не подходит к нему, трясется, когда услышит его голос, и бледнеет, как мертвец, когда при нем произносят его имя.
— Но отчего заболел бедный старик? — с напускным равнодушием спросил Лионель, тогда как каждое слово слуги подтверждало его подозрение.
— Вот это страннее всего, — отвечал лакей. — Вам, должно быть, еще неизвестно, что говорят, будто бы нечисто в северном флигеле нашего дома, и женская прислуга приписывает его болезнь тому случаю, что он видел там привидение.
— Как так?
— А вот как было дело. В один июньский вечер мы сидели за ужином. Ключница заметила отсутствие Калеба и послала за ним младшего садовника, который проискал его несколько часов и нашел около полуночи — без памяти, под одним из окон северного флигеля. И вот люди уверяют, что он, посмотрев в щель ставни, увидал привидение!
— Странно! — задумчиво сказал Лионель.
Рассказ слуги очень интересовал его, но он больше не мог о расспрашивать его, чтобы не возбудить подозрения.
26
Карета, в которой сидела Виолетта, катилась очень быстро, но миновала сверх ее ожидания поворот на мост Ватерлоо. Виолетта, разволновавшись, что кучер вследствие глупости или незнания повезет ее не надлежащей дорогой, дернула за шнурок, но кучер не обратил на это внимания; карета неслась вдоль по Флит-стрит; девушка отворила окно, но убедившись, что ее голос не действует на кучера, хотела выпрыгнуть, но дверцы кареты были замкнуты, а кучер все шибче погонял лошадей. Дома стали редеть, и вскоре глазам Виолетты открылась полевая бесконечная дорога, обсаженная с обеих сторон деревьями. Тогда только Виолетта поняла, что стала жертвой низкого обмана, хотя в болезни своей матери она не сомневалась. После двухчасовой быстрой езды карета остановилась у подъезда гостиницы.
Несмотря на позднее время и на то, что в окнах не светился огонь, путешественников, по-видимому ждали: ворота были открыты, и двор освещен. Какой-то человек выпряг усталых лошадей, а другой подвел на смену им новых. Трудно изобразить состояние Виолетты. Она выглянула в окно и заметила невдалеке мужчину высокого роста.
— Кто бы вы ни были! — воскликнула она. — Объясните мне, ради самого Бога, зачем меня привезли сюда? Зачем меня отняли у моей умирающей матери?
Незнакомец приблизился к карете. Плотно надвинутая шляпа и шарф, окутывавший подбородок и шею, скрывали от Виолетты его черты и благодаря темноте не дали ей узнать маркиза Рокслейдаля, которого вдобавок она видела только вскользь на этом вечере.
— Умоляю вас, — продолжала Виолетта, — если в вас не угасло чувство человеколюбия, отвезите меня в Лондон к моей матери.
— Успокойтесь, сударыня, — отвечал незнакомец, — мать ваша здорова.
— Благодарю, благодарю тебя, Боже! — воскликнула Виолетта. — Но это письмо, это письмо от доктора?
— Это письмо, в свою очередь, вымысел, который вы простите, когда узнаете его причины.
Лошади между тем были запряжены, и Виолетта не успела больше ничего сказать, как маркиз почтительно откланялся и карета понеслась…
