Молодой человек говорил так небрежно, как будто об удлэндском имении не стоило и рассуждать. Он имел привычку говорить равнодушно обо всем, и довольно было трудно разобрать его настоящие чувства — так искусно были они скрыты под этой поверхностной наружностью.
— У вас был прежде страшный соперник в привязанности вашего деда, — сказал Монктон.
— Какой соперник?
— Друг юности Мориса де-Креспиньи, Джордж Ванделер Вэн.
Лицо Ланцелота Дэррелля помрачнело при этом имени. Родные де-Креспиньи имели привычку считать отца Элинор хитрым врагом, против которого все отчаянные меры должны были быть позволительны.
— Мой дед, наверно, никогда не сделал бы сумасбродства оставить свои деньги этому моту, — сказал Дэррелль.
Элинор сидела у открытого окна, наклонившись над своей работой во время этого разговора, но она торопливо встала, когда Ланцелот Дэррелль заговорил о ее отце. Она была готова выйти с ним на бой, если бы было нужно. Она была готова сбросить свое ложное имя и объявить себя дочерью Джорджа Вэна, если бы его осмелились оскорбить. Всякий стыд, всякое унижение, наброшенные на него, она хотела разделить.
Но прежде чем она успела поддаться этой внезапной вспышке, заговорил Джордж Монктон и рассердившаяся девушка подождала, что он скажет.
— Я имею основательные причины думать, что Морис де-Креспиньи оставил бы свои деньги своему старому другу, если бы мистер Вэн был жив, — сказал нотариус. — Я никогда не забуду горести вашего деда, когда он прочел известие о смерти старика в «Галиньяни»
[2]
. Одна из ваших теток нарочно подложила ему эту газету.
— Ах! — с горечью сказал Дэррелль, — смерть Джорджа Вэна очистила дорогу этим фуриям.
— Или, может быть, вам.
— Может быть.
Мистрис Дэррелль слушала этот разговор, пристально устремив глаза на лицо Джильберта Монктона. Она заговорила в первый раз:
— Только один человек имеет право наследовать состояние моего дяди, и этот человек — мой сын.
Она поглядела на молодого человека, произнося эти слова и в этом одном взгляде, сверкнувшем материнской гордостью, вдова показала, как много любила она сына.
Молодой человек облокотился о фортепьяно и перевертывал ноты Лоры.
Монктон взял шляпу, пожал руку Лоре и мистрис Дэррелль и остановился у окна, у которого сидела Элинор.
— Как вы были молчаливы сегодня! — мисс Винсент, — сказал он.
Девушка покраснела, подняв глаза на серьезное лицо нотариуса. Она всегда стыдилась своего ложного имени, когда Монктон называл ее этим именем.
— Когда вы с Лорой приедете посмотреть мою картину? — спросил он.
— Когда мистрис Дэррелль будет угодно взять нас, — чистосердечно отвечала Элинор.
— Слышите, мистрис Дэррелль? — сказал нотариус, — эти две молодые девицы должны посмотреть в Толльдэле на настоящего Рафаэля, купленного мною месяц тому назад. Вы, наверно, захотите взять вашего сына к дяде — не приехать ли вам завтракать в Приорат в тот день, когда вы отправитесь в Удлэндс.
— Это будет завтра, — отвечала мистрис Дэррелль, — дядя мой не может не пустить к себе Ланцелота после пятилетнего отсутствия, и даже мои сестры не могут быть так дерзки, чтобы запереть дверь перед моим сыном.
— Очень хорошо, Удлэндс и Приорат смежны между собой. Вы можете пройти через мой парк прямо в калитку парка де-Креспиньи, и таким образом напасть на врага врасплох. Это будет самый лучший план.
— Если вы позволите, любезный мистер Монктон, — сказала вдова.
Ей понравилась мысль врасплох явиться к ее незамужним сестрам, она знала, как трудно было пробраться в цитадель, так ревниво охраняемую ими.
— А что, юные девицы, — воскликнул Монктон, проходя в открытую дверь балкона, — не удостоите ли вы проводить меня до калитки.
Обе девушки встали и вышли на луг с нотариусом. Лора Мэсон привыкла повиноваться своему опекуну, а Элинор всегда была рада изъявлять всевозможное уважение Джильберту Монктону. Она смотрела на него, как на что-то отдельное от той пошлой сферы, к которой она чувствовала себя прикованной. Она воображала иногда, что если бы могла рассказать ему историю смерти ее отца, он, может быть, помог бы ей отыскать убийцу старика. Она имела то безусловное доверие к его могуществу, которое молодая неопытная девушка почти всегда чувствует к человеку высокого ума и который старше ее двадцатью годами.
Монктон и обе девушки медленно шли по траве, но Лора Мэсон прежде чем дошла до калитки, убежала в кустарник за непослушной итальянской собачкой.
Нотариус остановился у калитки. Он молчал несколько минут и задумчиво смотрел на Элинор, как будто хотел ей сказать что-то особенное.
— Ну, мисс Винсент, как вам нравится Ланцелот Дэррелль? — спросил он наконец.
Вопрос этот казался довольно незначителен после молчания, предшествовавшего ему. Элинор колебалась.
— Я, право, не знаю нравится он мне или не нравится, — сказала она, — он приехал только третьего дня… и…
— Все равно, вы скажете мне что вы думаете со временем, когда успеете составить уже мнение. Я полагаю, вы находите его очень красивым?
— О, да! — очень красивым!
— Но вас не может пленить красивое лицо — я это вижу по надменному сжатию ваших губ. Совершенно справедливо, в этом нет ни малейшего сомнения, мисс Винсент, но некоторые молодые девушки не так умны, как вы: их могут легко пленить нежные очертания классического профиля или блеск прекрасных черных глаз. Элинор Винсент, вы помните, что я говорил вам, когда вез в Гэзльуд?
Монктон имел привычку называть обеих девушек по именам, когда говорил серьезно.
— Да, помню.
— То, что я сказал вам тогда, заключало в себе доверие, которое я нечасто оказываю таким недавним знакомым.
— Эта девочка, — прибавил нотариус, смотря на ту дорожку, по которой бегала Лора Мэсон, то лаская, то увещевая своих собак, — имеет нежное сердце и слабый ум. Я думаю, что вы охотно окажете услугу ей и мне. А вы не можете оказать ей лучшей услуги, как защитив ее от влияния Ланцелота Деррелля. Не допускайте Лору влюбиться в это красивое лицо, мисс Винсент!
Элинор молчала, сама не зная, как отвечать на эту странную просьбу.
— Вы думаете, наверно, что я испугался слишком скоро, — сказал нотариус, — но в нашей профессии мы учимся заглядывать далеко вперед. Я не люблю этого молодого человека, мисс Винсент, он эгоист, он пусть и легкомыслен, да, кажется, еще и обманщик. Кроме того, в его жизни есть тайна.
— Тайна!
— Да, тайна, относящаяся к его пребыванию в Индии.
Глава XVII. ТЕНЬ В ЖИЗНИ ДЖИЛЬБЕРТА МОНКТОНА
Толльдэльский Приорат был выстроен из красного кирпича, в глубокой долине, почти закрытой густым лесом, окружавшим ее.
