Мистрис Дэррелль обернулась и поглядела на Элинор, как будто хотела уничтожить эту девушку за то, что она осмеливалась походить на Джорджа Вэна.
— Мне кажется, ваши глаза обманывают вас, милый дядюшка, — сказала вдова, — я знала довольно хорошо Джорджа Вэна и в этой мисс Винсент никогда не находила с ним никакого сходства.
Морис де-Креспиньи покачал головой.
— Мои глаза не обманывают меня, — сказал он, — Это моя память иногда бывает слаба, а мое зрение еще довольно хорошо. Когда ты знала Джорджа Вэна, у него были седые волосы и красота его поблекла, а когда я познакомился с ним, он был молод, как эта девушка, и походил на нее. Бедный Джордж! Бедный Джордж!
Три сестры переглянулись. Какая бы вражда ни существовала между мистрис Дэррелль и ее незамужними сестрами, они все три были совершенно согласны в одном, то есть, что воспоминание о Джордже Вэне и его семействе следует во что бы то ни стало изгладить из головы Мориса де-Креспиньи.
Старик уже несколько лет не говорил о своем друге и старые девы, его племянницы, с торжеством думали, что все воспоминания о молодости их дяди помрачились и потускнели от старости. Но теперь, при виде белокурой восемнадцатилетней девушки, старые воспоминания воротились со всей своей силой. Внезапная вспышка чувства, как громовой удар, поразила сестер и они лишились того обыкновенного инстинкта самосохранения, того всегдашнего присутствия духа, которое в другое время побудило бы их тотчас увести старика подальше от этой светло-русой девушки, которая имела дерзость походить на Джорджа Вэна.
Сестры никогда не слыхали о рождении младшей дочери мистера Вэна. Много лет уже сношения мистрис Дэррелль и Гортензии Баннистер ограничивались письмами, и вдова маклера не считала необходимым формально уведомлять свою приятельницу о рождении своей младшей сестры.
— Скажите этой девушке, чтобы она подошла сюда, — вскричал Морис де-Креспиньи, указывая дрожащей рукой на Элинор. — Пусть она подойдет сюда: я хочу посмотреть на нее.
Мистрис Дэррелль сочла неблагоразумным противиться желаниям дяди.
— Мисс Винсент, — резко позвала она девушку, — пожалуйста, подите сюда: дядя мой желает говорить с вами.
Элинор Вэн испугал зов вдовы, но она поспешно подошла к креслу старика. Ей очень хотелось посмотреть на друга своего покойного отца и она встала возле старика. Морис де-Креспиньи взял ее за руку.
— Да, — сказал он, — да-да! — Это почти то же лицо — почти то же. Бог благословит вас, моя милая! Я помолодел пятидесятые годами, глядя на вас. Вы похожи на друга, который был очень дорог для меня — очень дорог. Бог да благословит вас!
Девушка побледнела от силы своих чувств. О! Если бы отец ее был жив, она могла бы упросить за него этого старика и соединить разрозненные связи прошлого. Но какая польза была теперь в сострадательных словах Мориса де-Креспиньи? Они не могли возвратить к жизни умершего, они не могли уничтожить страшного одиннадцатого августа — той ужасной ночи, в которую проигрыш жалкой суммы довел Джорджа Вэна до рокового поступка, кончившего его жизнь. Нет! — Его старый друг ничего не мог для него сделать; его любящая дочь ничего не могла сделать для него теперь, кроме того, чтобы отомстить за его смерть.
Увлекаемая своими чувствами, забыв принятую ею на себя роль, забыв все, кроме того, что рука, сжимавшая ее руку была та самая, которая дружески сжимала руку ее отца, много-много лет тому назад, Элинор Вэн стала на колени возле кресла старика и прижала его исхудалые пальцы к своим губам.
Глава XIX. НЕУЛОВИМОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Мистрис Дэррелль была в отчаянии, когда поздно вечером уехала из Толльдэльского Приората. Своим визитом в Удлэндс она не принесла никакой пользы, напротив, казалось вероятным, что она нанесла себе большой вред; случайное сходство компаньонки Лоры Мэсон с покойным Джорджем Вэном вызвало в душе старика смутные воспоминания о прошедшем. Вдова почти не раскрывала рта во время всего переезда домой. Она охотно наказала бы Элинор за несчастную случайность, вследствие которой она походила на покойного и с неудовольствием заметила ей еще в Приорате:
— Право, можно подумать, что вы хотите воспользоваться вашим сходством с мистером Вэном, чтобы втереться в милость моего дяди, мисс Винсент.
В тоне вдовы слышался сарказм. Элинор сильно покраснела, но даже и не пробовала возражать на оскорбительные слова мистрис Дэррель. Ложное положение, в которое она себя поставила, приняв чужое имя, постоянно возмущало ее врожденную правдивость.
Если бы мистрис Дэррелль имела возможность отказать Элинор Вэн, она без всякого сомнения сделала бы это, потому что присутствие молодой девушки теперь было для нее источником больших опасений. На то были две причины: во-первых, сходство, найденное Морисом де-Креспиньи между Элинор и его умершим другом, могло рано или поздно внушить ему причудливую привязанность к этой девушке; а во-вторых, обворожительная красота Элинор могла произвести впечатление на Ланцелота Дэррелля. Тяжкий опыт убедил вдову, что сын ее не был способен пожертвовать для нее даже самым незначительным капризом. В двадцать семь лет он был таким же избалованным ребенком, каким был в семь. Эллен Деррелль бросила взгляд на горькие испытания прошлого и вспомнила, как было трудно заставить ее сына не изменять даже своим собственным выгодам. Своенравный и эгоист, он шел своим путем, всегда полагаясь на свое красивое лицо, на свою изворотливость, на пустые, но блестящие дарования, чтобы выйти из всякого затруднения и, жадно предаваясь наслаждению настоящей минуты, без малейшей заботы о каком бы то ни было наказании, которое оно готовило в будущем. Мистрис Дэррелль сосредоточила все чувства своего сердца в одну страсть — любовь к сыну. Холодная и осторожная с другими, с ним она была способна увлекаться, была общительна, пламенна, готова пролить всю кровь своего сердца у ног его, если бы ему понадобилось подобное доказательство ее преданности. За него она была ревнива и требовательна, строга к другим, жестока и непримирима к тем, которых считала его врагами.
За Ланцелота она испытывала опасения, за него она была честолюбива. Надежда, что дядя ее, Морис, оставит ему свое состояние или, с другой стороны, умрет, не сделав завещания и оставляя таким образом Ланцелота законным наследником, ее никогда совершенно не покидала. Но даже если бы не сбылось и это, то сестры ее, как и она сама, были пожилые женщины. Если б им удалось лестью выманить у Мориса де-Креспиньи его состояние, они все же должны были со временем оставить его их единственному племяннику, Ланцелоту. Так рассуждала вдова. Притом ей казалось, что она открыла новую возможность в пользу своего сына. Лора Мэсон, богатая наследница, явно восхищалась красивым лицом и блестящими манерами молодого человека, а потому ничего не могло быть правдоподобнее как то, что Ланцелоту удастся овладеть и рукою и состоянием причудливой молодой девушки.
При этих обстоятельствах мистрис Дэррелль очень хотелось удалить Элинор Вэн от своего сына, но достичь этого было нелегко. Когда она стала выведывать образ мыслей Лоры Мэсон в этом отношении и намекнула ей издалека на необходимость расстаться с Элинор, богатая наследница залилась слезами и объявила с сердцем, что она не может жить без душечки Нелли, когда же мистрис Дэррелль зашла еще далее и коснулась до этого предмета в разговоре с Мойктоном, нотариус ответил ей положительно, что находит в обществе мисс Винсент большую пользу для его воспитанницы и не хочет слышать пи о каких распоряжениях, которые бы их разлучили. Мистрис Дэррелль не оставалось ничего более, как покориться судьбе, надеясь, что хоть на этот раз сын ее будет руководим собственной выгодой, а не увлечением страстей, которые управляли его действиями в беззаботные, бурные дни его ранней молодости.
