«14, Кенсингтон-Гор, 30 июня 18…
Миссис Вальдзингам!
Вспомнив, что господа Сельбурн и Селъбурн, что в Гроз-Ине — поверенные вашего семейства, мне пришло в голову, что объявление, помещенное в сегодняшнем номере „Таймс“, исходит от вас. Если моя догадка верна, если я могу быть вам полезным в том или ином вопросе, распоряжайтесь мною, как вам будет угодно; в противном случае прошу извинить меня за беспокойство. Я чувствую такую непреодолимую антипатию к адвокатам, что скорее решусь вызвать ваше неудовольствие, чем войти в сношения с подобными людьми.
Честь имею Ваш,
милостивая государыня,
покорнейший слуга Гранвиль Варней».
— Почему вы думаете, что это объявление миссис Вальдзингам? — спросила миссис Варней, возвращая письмо мужу.
— Потому что я ждал этого каждый день с самой смерти Вальдзингама. Я твердо убежден, что перед кончиной он открыл своей жене одну важную тайну. Если он сделал это, то я очень рад — потому что миссис Вальдзингам будет вынуждена обратиться ко мне, а я уже подготовился к разговору с ней. Если же он умер, не сказав ей ни слова, мне необходимо принять на себя инициативу в этом деле и обратиться к миссис Вальдзингам. Это объявление, которого я ждал с великим нетерпением, убеждает меня, что мой бедный Артур не унес тайну с собою в могилу. Мой дорогой друг не мог поступить иначе: он всегда был верен себе, а мне — очень полезен. О Ада, жизнь моя! К чему грешить самим, когда знаешь, как без труда извлечь пользу из чужих прегрешений?!
Майору не пришлось томиться в ожидании: на другой же день утром перед квартирой майора остановился экипаж, и через несколько минут Соломон подал своему господину визитную карточку Клэрибелль Вальдзингам.
Майор приказал ему отвести посетительницу в библиотеку; это была небольшая комнатка, выходившая окнами в сад, в котором красовался бассейн с золотыми рыбками. Прежде чем выйти к миссис Вальдзингам, майор вынул из кармана зеркальце и начал машинально расчесывать усы.
«Следовало бы побриться, — подумал он, — но усы белокурого цвета придают лицу чрезвычайно кроткий и добродушный вид».
Он нашел миссис Вальдзингам стоящей у окна. Она была бледна, но казалась спокойной, как и в прежнее время.
— Миссис Вальдзингам, — проговорил майор, подавая ей руку, — так это вы напечатали объявление в «Таймс»? И вы пожаловали ко мне, чтобы воспользоваться моими услугами? Это очень похвально с вашей стороны. Я приехал из Индии недавно и день назад, лишь вчера, узнал, что мой несчастный незабвенный друг…
Но миссис Вальдзингам, не в силах скрывать волнение, перебила его:
— Майор Варней! — воскликнула она. — Я приехала к вам по серьезному делу; я разыскала бы вас гораздо раньше, но горе и печаль, вызванные потерей…
Она замялась, и на ее бледных щеках внезапно выступил яркий румянец.
— Смерть капитана Вальдзингама отняла у меня самую способность думать, — продолжала она. — Мои советники очень протестовали против моих переговоров с вами… Они не понимают моего положения! Но я рискнула всем, чтобы задать вам один вопрос. Вы могли быть в прошлом моим злейшим врагом; вы можете им оставаться… Но я не в силах вынести тяжелых сомнений, которые досаждали мне последние три месяца! Майор Варней, умоляю вас именем вашей матери: ответить на мой вопрос с полной откровенностью!
Она кинулась на колени и с мольбой протянула к нему свои нежные руки.
— Скажите, ради Бога… мой сын… сэр Руперт Лисль… Жив или умер?
Майор так широко вытаращил глаза, что нужно могло возникнуть опасение, как бы они не остались такими навсегда. Он участливо поднял и посадил в кресло взволнованную женщину.
— Успокойтесь, мадам! — сказал он приветливо. — Вы ввели меня в затруднение… Чем вызвана подобная странная мысль?
— Нет, это не бред воспаленного мозга! — отвергала она. — Капитан Вальдзингам хотел открыть мне эту тайну за несколько минут до удара, который свел его в могилу!
— Хотел открыть тайну? — поспешно спросил майор.
— Да, но он, к сожалению, смог только произнести несколько несвязных слов, которых, однако, было вполне достаточно для того, чтобы понять, что мой сын жив и что вам, майор, известна эта тайна.
— Мадам, все это невероятно. Со времени исчезновения вашего сына я жил в Индии и вернулся сюда только месяц назад… Можно лишь предполагать, что мозг моего бедного друга был не совсем в порядке, так как нет никаких доказательств того, чтобы ваш сын не умер! Какие причины могли побудить капитана Вальдзингама скрывать это от вас, если сэр Руперт жив? И что мог он выиграть, участвуя в таком ужасном преступлении?
— Ничего, ничего! Его благосостояние должно было погибнуть вместе с моим ребенком! — сказала Клэрибелль.
— Ну так что же могло заставить и его, и кого бы то ни было держать в тайне тот факт, что ваш сын жив? Многоуважаемая миссис Вальдзингам, все это странно и непонятно!.. Я едва осмеливаюсь сказать вам, насколько ваш вопрос меня озадачил!
Последние слова майор произнес со смущением, которое проглядывало и в его взгляде.
— Вы едва осмеливаетесь сказать мне… Объясните мне, что значит эта фраза! — сказала Клэрибелль. — Я глубоко убеждена, что вам известно то, о чем вы не хотите говорить.
— Нет, нет. — Он принялся ходить взад и вперед по комнате, словно погрузившись в глубокое раздумье. — Все это так странно и так невероятно, и, по правде сказать, просто невозможно…
— Сжальтесь надо мной… — перебила его гостья. — Если вам известна участь моего сына… если вы поможете мне вернуть ему имя и богатство, то половина этого громадного богатства перейдет к вам.
Майор вздрогнул, как если бы что-то ударило его по голове. Он выпрямился и, обратив взгляд на миссис Вальдзингам, проговорил величественно:
— Милостивая государыня, советую искренне вам никогда не пытаться подкупать офицера индийской армии; советую вам также не раздавать налево и направо богатства, принадлежащие вашему сыну. Если только он жив, то скоро, как вы знаете сами, будет совершеннолетним и, верно, не захочет никому уступить свои права.
— Простите меня, майор, я безумная женщина! Простите и расскажите мне все, что вам известно о моем бедном Руперте!
Майор не ответил, он продолжал ходить по комнате, как будто все еще был погружен в глубокое раздумье.
— Скажите, миссис Вальдзингам, есть ли у вас портрет сэра Руперта Лисля? — спросил он неожиданно.
Она распахнула шаль и, сняв с шеи золотую цепочку с медальоном, молча подала ее майору. Открыв медальон, он увидел миниатюрный портрет сэра Руперта Лисля, написанный на слоновой кости незадолго до страшной катастрофы.
Майор долго рассматривал его и даже, чтобы лучше видеть, подошел поближе к окну.
— Мадам, — сказал он с видимым волнением, — мне страшно произнести хоть слово, которое могло бы ввести вас в заблуждение… но я думаю, что ваш сын жив!
