Роберт напряг все свое внимание, почувствовав, что сейчас последует самый мощный удар по его самолюбию, но здесь Алисия умолкла и внезапно разразилась бурными рыданиями.
Роберт вскочил с кресла, смахнув на ковер собачонок.
— Алисия, что с тобой?
— Ничего; перышко от шляпы попало в глаз — и только, — всхлипывая, пояснила кузина и выбежала из комнаты.
Роберт Одли хотел было последовать за ней, но через несколько мгновений голосок ее уже зазвенел внизу, во внутреннем дворе, среди людского гама и лошадиного ржания, и Роберт, выглянув из окна, увидел, как сэр Гарри, лучший спортсмен среди местной аристократической молодежи, подставив руку под ее маленькую ножку, помог ей взлететь в седло.
— Силы небесные! — воскликнул адвокат, провожая взглядом веселую кавалькаду, пока последний всадник не скрылся под сводами арки. — Что все это значит? Как она прекрасно сидит на лошади! Как хороша! Фигурка, личико — да что там говорить! Но нападать на мужчину без малейшего повода с его стороны?.. Вот что значит позволять молодой девушке участвовать в псовой охоте! Она идет по жизни, словно скачет верхом — напролом, очертя голову. Из нее вышла бы конфетка, получи она воспитание на Фигтри-Корт! Нет уж, если я когда женюсь и пойдут дети, девочки, — я стану держать их в ежовых рукавицах и не выпущу за ворота до тех пор, пока они не достигнут брачного возраста, а когда придет время, повезу их по Флит-стрит прямо в церковь Святого Дунстана и передам будущим мужьям — из рук в руки.
В это время в гостиную вошла миледи. Она только что приняла ванну. Свежая и элегантная в своем утреннем платье, леди Одли принесла с собой альбом для эскизов в бархатном переплете. Установив маленький мольберт на столе у окна, она села перед ним и начала смешивать краски на палитре.
Роберт наблюдал за происходящим, глядя на миледи из-под полуприкрытых век.
— Не возражаете, если я покурю, миледи?
— Ради бога, я привыкла к запаху табака. Мистер Доусон, военный врач — до замужества я жила в его семье, — курил все вечера напролет.
— А хороший он человек, этот Доусон? — спросил Роберт.
— Еще бы! — рассмеялась миледи. — Он платил мне двадцать пять фунтов в год — подумать только! — что составляло шесть фунтов пять шиллингов каждые три месяца. Как сейчас помню: шесть грязных потертых соверенов и жалкая кучка серебряных монет, доставленных прямо из больничной кассы! Господи, как я им тогда радовалась! А сейчас… сейчас я не могу удержаться от смеха, когда подумаю, что каждый тюбик этой краски стоит гинею, а вон те, кармин и ультрамарин, — по тридцать шиллингов за штуку. На другой день после свадьбы я подарила миссис Доусон одно из своих шелковых платьев. Видели бы вы, как она растрогалась и с какой осторожностью мистер Доусон унес это добро, завернув его в плащ!
С этими словами она осчастливила Роберта одной из своих очаровательных гримасок, и на устах ее вновь зазвенели серебряные колокольчики.
Этюд был почти готов. Оставалось нанести самой тонкой собольей кисточкой несколько завершающих мазков. Готовясь к этому, миледи оценивающе взглянула на свою работу.
Роберт пристально наблюдал за миледи.
— Великая перемена, — промолвил он после долгой паузы, такой долгой, что миледи вполне могла забыть, о чем шла речь. — Великая! Тысячи женщин отдали бы все на свете ради такой перемены.
Лукаво сверкнув глазками, миледи потянулась за нужной кисточкой.
Роберт Одли вынул из кармана коробочку с сигарами; несколько табачных крошек упало ему на костюм.
— Люблю манильские сигары; предпочитаю их всем остальным. Покупаю их на углу Ченсери-Лейн, где давно знают и меня, и мои вкусы. Однако на этот раз, похоже, мне подсунули черт знает что: посмотрите, как крошится табачный лист. Если вы курите, дорогая тетушка — многие женщины напоминают розы, таящие под лепестками обычную сорную траву, — очень вам советую: будьте предельно внимательны, выбирая сигары.
Миледи звонко рассмеялась.
— Странный вы человек, мистер Одли! Иногда вы задаете мне такие трудные загадки…
— Они не труднее тех, что задаете мне вы, дорогая тетушка.
Миледи сидела от Роберта достаточна далеко, на другом конце комнаты, и все же Роберт заметил, как по лицу женщины пробежала внезапная тень.
— Скажите, а этот мистер Джордж… Джордж…
— Толбойз, — подсказал Роберт.
— Да, конечно, Джордж Толбойз — фамилия, кстати, довольно странная, да и владелец ей под стать — так вот, хочу спросить: давно вы с ним виделись в последний раз?
— После седьмого сентября — ни разу. Именно в этот день он покинул меня, когда я спал на лугу на другом конце деревни.
— Боже! — воскликнула миледи. — Значит, я не ошиблась: с вашим молодым другом действительно не соскучишься. Но вы наверняка бросились на его поиски, не так ли? Что вы предприняли?
Роберт встал с кресла, прошел через всю комнату и, сев у окна напротив миледи, коротко рассказал ей о том, как съездил в Саутгемптон и Ливерпуль и что из этого получилось.
Миледи выслушала его весьма внимательно.
— И к какому же выводу вы пришли? — спросила она.
— Трудно сказать что-то определенное — слишком запутанная история, — но в одном я уверен совершенно.
— В чем же?
— Джордж Толбойз не приезжал в Саутгемптон.
— Однако тесть утверждает, что виделся с ним.
— У меня есть основания сомневаться в искренности старика.
— Господи, что все это значит?
— Леди Одли, вам известно, что такое косвенные улики?
— Как только у вас язык повернулся спрашивать бедную женщину о подобных мерзостях?
— Косвенные улики, — промолвил молодой человек таким тоном, словно возмущение миледи относится не к нему, а к кому-то другому, — это множество тончайших ниточек, из которых вьется веревка для преступника. Вы себе не представляете, какие ничтожные предпосылки могут привести к раскрытию самой страшной тайны! Клочок бумаги; лоскут порванной одежды; слово, ненароком сорвавшееся с губ обвиняемого; фрагмент письма; дверь, которую отпирают, и дверь, которую запирают на ваших глазах; тень, мелькнувшая за окном; тот факт, что конкретное событие произошло не раньше и не позже, а именно в данный момент; тысячи обстоятельств столь незначительных, что преступник и думать о них забыл; однако эти обстоятельства — стальные звенья чудесной цепи, выкованной руками детектива. Но чу! Виселица построена; печальный колокол звонит ранним пасмурным утром; люк скрипит под ногами преступника; правосудие свершается…
Прекрасное лицо миледи стало пепельно-серым, голова откинулась на подушки, изящные ручки бессильно скользнули вниз, и сознание покинуло ее.
— Радиус поисков все уже день ото дня, — сказал Роберт Одли. — Джордж Толбойз не был в Саутгемптоне.
