Хороший бинокль и небольшое расстояние позволяли ему разглядывать Волынскую во всех подробностях. Так близко он ее еще не видел: правильные черты лица, гладкая кожа, ухоженные волосы… Перекрестье оптического прибора опустилось ниже подбородка, еще ниже. Долговязый поправил резкость и тихонько заскулил:
— Ой, б…, какая телка! Не, он перед такой не устоит! Я бы и сам на нее запрыгнул!
— Слушай, Монгол! — Корж в нетерпении засучил ножками. — Дай и мне посмотреть! Хватит одному пялиться!
— Ай, какая! — Долговязый неохотно отнял бинокль от глаз и передал его толстяку. — Я аж здесь прямо заводиться начал!
Поводив объективами по сторонам, Корж прицелился-таки и замер.
— Как тебе? Стал бы ее? — Тощий потянул ремешок бинокля обратно. Отрываться от завораживающего зрелища не хотелось.
Корж, вопреки ожиданиям, спокойно вернул аппарат и снова улегся дремать.
— Не понял, — протянул Монгол. — Ты че?
— Не в моем вкусе, — пожал плечами толстяк, укладывая круглую, как мячик, голову на сложенные предплечья. — Костлявая слишком. Я люблю, чтобы женщины было много!
— Ха! А зачем тогда на худой женился?
— Какой худой? Ты мою Светку видел? Да у нее грудь третьего размера!
— И че? А здесь пятый! Вон какие буфера!
Коржик приподнял башку:
— Сам ты пятый! Четвертый — максимум!
Долговязый рассерженно отмахнулся:
— Иди ты знаешь куда… «не в моем вкусе». Привередливый какой. А вот я бы ее так приголубил! Сорвал бы с нее все ее шмотки, уложил на травку и как…
— Слышь, Монгол! У тебя с бабой давно в последний раз было? — полусонно пробубнил Коржик, причмокивая губами.
— Чего ты там бурчишь?
— С бабой когда спал, спрашиваю?
Долговязый с недоверием посмотрел на пригревшегося рядом дружка:
— Тебе это на фиг?
— Просто озабоченный ты какой-то. Я уже за свою честь опасаться стал.
Тощий сплюнул в сердцах:
— Вот ты, толстопузый, точно не в моем вкусе! А сам давно жену свою «жарил»? Смотри, вот у таких, как ты, ленивых, жены на стенку и лезут от недолюбленности. А потом и статистика такая — восемьдесят процентов измен. Теперь я еще больше сомневаюсь, что твоя благоверная в остальные двадцать попадает.
Коржик подпрыгнул:
— Монгол! Ты дошутишься!
— Ладно, ладно! Молчу!
Повисла пауза, прерываемая только обиженным пыхтением толстяка и восторженным причмокиванием тощего. Вскоре последнее сменилось, правда, возмущенным бормотанием.
— Что опять?
— Да не понимаю я этого фрица! — отложил в расстройстве бинокль долговязый. — Она перед ним и так и сяк! И по пузу его погладит, и за ухо куснет! А он ни в какую идти за ней не хочет! Или импотент, или педик!
— Скажешь тоже. Я вот тоже с ней не пошел бы.
— Коржик, скажи мне честно — ты же не голубой?
— Да ты че, офигел? Нет, конечно!!!
Монгол странно на него посмотрел и после недолгой паузы изрек:
— Так я и думал. Все правильно. Как же несчастной Светочке импотенту не изменять?
— Я вас щас обоих здесь урою!!! — забрызгал слюной толстяк. — И тебя, и фрица твоего долбаного! Заткнись, чтобы я тебя больше не слышал! Придурок!
Монгол тихонько захихикал:
— Не обижайся, ты же знаешь, что я не со зла!
— Осел ты, вот ты кто! Когда эта сволочь уснет наконец?! Я уже задолбался лежать, как дерьмо последнее!
— А я знаю? Что на меня орешь? Иди у него и спроси, когда он уснет!
Монгол снова принялся сверлить взглядом лагерь байкеров, нервно жуя подобранную хвоинку.
Глава 28
Волынская была вне себя от ярости: дышала глубоко и часто, ноздри ее тонкого носика раздувались, на смуглых щеках играл румянец. Неслыханная наглость! Она открытым текстом предлагает заняться любовью, а какой-то каскадер ей отказывает! И ладно бы она не интересовала его как женщина. Но Эльвира прекрасно видела, как вздулись и оттопырились спереди джинсы Громова, когда она пыталась его приласкать!
— Я для тебя недостаточно красива? — Девушка решительно не могла понять, почему Виктор до сих пор сам не набросился на нее и не утащил подальше от посторонних глаз. — Ты не хочешь меня?
Громов устало поглядел в ее расширенные от изумления и злости глаза. Эта пытка продолжалась уже достаточно долго, и он всерьез опасался, что не сможет устоять и Эльвира все же добьется своего.
— Не в этом дело, Эля, — хрипло сказал он. — Ты необычайно красива!
— Но… — продолжила она за него.
— Ты же знаешь, у меня есть девушка! — взмолился Виктор. — Зачем ты мучаешь меня?
Губы Волынской сжались в тонкую линию, глаза сузились до состояния щелочек:
— Так это для тебя мука? Несчастненький! А я, выходит, хуже девчонки из массовки?! — Девушка была на грани истерики. Она привыкла, что все мужчины бьются в кровь за счастье обладать ее вниманием, что поклонники совершают немыслимые поступки ради одной ее улыбки. И уж если она шла с кем-либо из них на сближение, то везунчику это обходилось очень и очень дорого.
— А ты считаешь, что мне доставляет удовольствие из последних сил сдерживать себя, чтобы не воспользоваться твоим расположением? Да это самая настоящая мука запрещать себе желать такую прелесть, как ты!
— Так не запрещай! — почти вскричала она и снова перешла на горячий шепот. — Не мучайся! Если мы оба этого хотим…
— Эля!! Стоп! Я люблю Алену! Слышишь?
Терпение у Волынской кончилось. Испепелив Виктора взглядом, она вскочила на ноги:
— Ну и ходи «голодный», дурак! Я была о тебе лучшего мнения!
Громов пожал плечами. С самого начала он подозревал, что закончится все чем-то подобным, хоть и очень надеялся уладить это недоразумение по-хорошему. Ведь отвергнутые женщины — дико опасны и непредсказуемы. И именно из них получаются самые страшные и беспощадные враги. Это Виктор хорошо усвоил за свою недолгую пока жизнь. «Но не спать же с ней, чтобы не обидеть! Как потом Аленушке в глаза бы смотрел?»
Парень отвернулся к мотоциклу: «Теперь после такого попробуй уснуть!»
Но спать ему так и не пришлось. Над головой раздался требовательный голос Волынской:
— Мне жарко! Я хочу купаться!
— Где? — Виктору порядком надоели ее капризы, но надо было крепиться — до Москвы путь неблизкий.
— Здесь где-то должна быть какая-нибудь речка! Или озеро! У тебя же есть карта, посмотри, найди! Мужчина ты, в конце концов, или нет?
