— Виват спасенной и ее спасителю! — проревел Барсук. Все остальные хором подхватили:
— Виват! Ура!
Громов смущенно замахал на них рукой:
— Да ладно вам, ребята!
— Эльвирочка! — защебетала Викуся, тряся хвостиками волос, по-детски собранными по бокам головы. — Как ты себя чувствуешь? Мы все так за тебя переживали! Это все так ужасно, такой кошмар! Как хорошо, что все закончилось нормально!
Слова байкерши звучали столь искренне, что актрисе пришлось улыбнуться.
— Спасибо. Я в порядке, — выдавила она…
…Метрах в двухстах в тени деревьев на обочине притаилась серая «пятерка». Открыв нараспашку все окна, в ней маялись Монгол и Коржик.
— Слышь, сдобник! — Тощий лениво пускал кольца дыма к потолку автомобиля. — Как ты не допер сразу, что он ее в больницу повезет? Ладно я — у меня все мозги отбили на зоне и на ринге. Но ты же философ у нас! Как?
— Отвали, узкоглазый, — в очередной раз огрызнулся толстяк. — Ты за рулем был и больше всех орал, что не видишь их здесь. А потом по городу носился, как угорелый!
Монгол помрачнел:
— По-твоему, я должен был и за дорогой следить, и по сторонам пялиться? Ты тогда зачем здесь? Не скажешь? Даже у пацанов спросить не мог нормально, где больница!
— Слушай, не заводись! Я же не виноват, что те ублюдки под кайфом были! Обкурились, сволочи, и поприкалываться решили!
Худощавый внезапно засмеялся. Страшно так, одним голосом, практически не используя мимики:
— А ведь, как лохов, нас кинули! Вместо больнички на кладбище отправили, сукины дети! Видел бы ты свою рожу, когда мы к покойничкам на огонек заглянули!
— А ты чего ржешь? Как будто сам не психовал! Уроды они, вот кто! Я этих малолеток если увижу — порву на части, как Бобик шапку! Всю ночь мы из-за этих долбо… рыскали не там, где надо!
— Остынь, Коржик! Хоть таких гаденышей в детстве давить надо, но искать их времени нет. Пусть считают, что повезло им. А мы и сами виноваты — повелись сразу, даже проверять не стали… Скажи спасибо, что хоть под утро нашли этот долбаный мотоцикл.
— И что толку? — расстроенно произнес лысоватый толстяк, снова используя свой носовой платок в целях осушения ручьев на лбу. — Эти уроды байкеры облепили его, как муравьи! Хрен подступишься! И че им, кататься больше негде? Че здесь-то стоять?
— Мочить их надо было, — тихо произнес Монгол, выбрасывая докуренный почти до фильтра окурок. Коржик, отжимавший платок, замер.
— Всех?
— Ну, телок можно было попользовать сначала. А потом всех!
— Блин, ты страшный человек, Монгол!
Тот криво усмехнулся. Открыл пачку, достал новую сигарету и сунул ее в зубы:
— А то!
Толстяк покосился на него и, со вздохом наклонившись вперед, стал возиться со своим ботинком. Кряхтя и охая, он вытащил из обуви одну из ног. В кабине сразу же защипало глаза, и долговязый со страшной силой замахал на своего напарника руками:
— Ты чего, угробить меня решил, гад? О, б..! Че ты делаешь? О боже, кто у тебя там подох, Коржик? Одень сейчас же обратно!
— Да ладно тебе, Монгол! Че так нервничать! Нога у меня затекла, разомну немного, что тут такого?
— Ты про запрет на химическое оружие слышал? Блин, да что же так воняет!
Толстяк обиделся:
— Хватит притворяться, Монгол! Подумаешь, третий день носки не менял!
Худощавый не выдержал и, приоткрыв дверцу, высунулся наружу:
— Да ты сам понюхай свой тапок поближе! У тебя же насморк, у гадины!
Корж пожал плечами и, подняв ботинок к носу, осторожно вобрал ноздрями тягучий воздух. И тут же отпрянул:
— Черт! И правда пахнет.
— Пахнет? Да от дохлого скунса несет лучше, чем от твоих ног! Вонь такая, что хоть топор на нее вешай!
Толстяк поморщился, но ботинок надел снова. Поерзал в кресле и примирительно сообщил:
— Все, я обулся, можешь не пугать народ больше, залезай обратно.
— Обрадовал, блин! Двери свои открой! Проветрим тачку, а то меня самого в больницу тащить придется!
Коржик обиделся еще сильнее, но указания выполнил. Объект их внимания пока не собирался двигаться с места, поэтому можно было себе позволить постоять спокойно в тени на нешумной улочке.
Мимо проехал грузовик, остановился на светофоре, поморгал указателем поворота и скрылся за углом. Монгол, не скрывая своего отвращения, влез обратно в салон «пятерки». Сигарету выплюнул еще там. Смерив глазами своего напарника, он решил мстить. Жестоко и страшно. Бить по самому больному месту.
— Да, Коржик, — вздохнул он. — Никакой от тебя пользы нет совершенно. Один вред.
— А от тебя, можно подумать, больше проку! — огрызнулся тот.
— Ну, сам посуди, кому хорошо от того, что ты здесь?
Толстяк задумался и замолчал, надув губы. А Монгол как ни в чем не бывало продолжил:
— Хотя погоди, кажется, есть один человек, который очень этому рад. Даже двое таких. Знаешь кто?
Толстяк напряженно молчал, ожидая подвоха.
— Не знаешь? Это же совсем просто: твоя жена и ее любовник. Они просто счастливы, что ты им не мешаешь кувыркаться в кроватке!
— Заткнись!
Монгол даже испугался, что байкеры услышат, как взревел толстяк. Поэтому поспешил приложить палец к губам и зашикал:
— Тише ты, спугнешь добычу!
— Да пошел ты к черту со своей добычей! И со своими приколами долбаными! Сам-то герой — какого-то сопляка мокрого испугался, двинул бы ему в челюсть, да забрал гребаный мотоцикл еще там, на речке!
Глядя прямо в наливающиеся яростью глаза Монгола, он с удовольствием отметил, что его ответный выпад тоже достиг своей цели.
— Что смотришь? — не переставал злорадствовать толстяк. — Не прав я, что ли? Не пришлось бы торчать тут, как дуракам!
Они схлестнулись ненавидящими взглядами, словно саблями.
— В следующий раз ты мне лично покажешь, как это делается! — после некоторого молчания изрек долговязый.
— Вот именно. Теперь моя очередь! — так же негромко ответил Корж.
Мотоциклы у больницы взвыли один за другим, наполнив улицу шумом сгорающего в цилиндрах бензина и бешено вращающихся деталей. Двое в «пятерке» вздрогнули.
— Сваливать собираются, гады! — Тощий схватился за ключи, торчащие в замке зажигания, мгновенно забыв о ссоре. — Давайте, давайте, чмыри болотные!
— Наконец-то! — Толстяк переключился с перепалки на работу не менее легко. — Не прошло и полгода!
Как волки, почуявшие жертву, они подобрались, готовые идти по следу до самого конца.
