– Ничего не понимаю… Ни о чем таком я и не помышлял. У меня есть, насколько вам известно, свое дело. И уж поверьте мне, оно дает неплохую прибыль.
– Не могу себе представить, чтобы женщина, увлекающаяся подобными книгами, листала их безо всякого на то интереса… Понимаете, если бы речь шла просто о ювелирных изделиях, фотографиями которых она любовалась в художественных альбомах, посвященных этой теме, тогда бы еще было понятно… Но ее, как вы сами можете убедиться, интересовал процесс изготовления ювелирных изделий… Если учесть, что у нее водились деньги…
– Да что вы на самом-то деле?! Какие деньги? То, что она получала от меня, ей хватало лишь на косметику да «Кристину», из которой она просто не вылазила…
– То есть вы хотите сказать, что у нее не было своих сбережений? Вы не открыли ей счет?
– Конечно, нет. Она спустила бы деньги в два дня. В отличие, кстати, от Светланы.
– Вот как? Интересно. А что Светлана? Она копила деньги?
– Не знаю, как насчет того, чтобы копить, но деньги у нее всегда водились…
– Так ведь вы их ей и давали.
– Правильно. Но только она в отличие от своей матери тратила их с умом.
– Объясните… Я не понимаю, на что «с умом» может потратить деньги семнадцатилетняя девушка.
– На драгоценности, вот на что.
– И много их у нее?
– Прилично.
– Мне показалось, что вы недолюбливали свою жену. Вы вот сейчас, когда говорили о ней, так брезгливо сморщили нос…
– Послушайте, мне не нравится, когда со мной так разговаривают. Ответьте, беретесь вы за это дело или нет, а то я о вас слышал такие вещи…
– В смысле?
– У вас что, беспроигрышных дел вообще не бывает?
– Ваше будет первое, если вы будете так реагировать на мои вопросы. Поверьте, меня распирает не любопытство, а так же, как и вас, жажда денег. Вот видите, как я с вами откровенна… Поэтому, вместо того чтобы сердиться на меня и выставлять здесь свои амбиции, лучше искренне отвечайте на интересующие меня вопросы и постарайтесь помочь мне понять мотивы убийства ваших близких. Согласитесь, что убийство беспрецедентное… Вы, кстати, были в морге?
– Нет еще. Я лично звонил прокурору, но люди, взявшие трубку, ответили мне, что тела еще нужны для экспертизы.
– Скажите, а вас никто не шантажировал? – Бартоломей резко повернул голову и нахмурился:
– Знаете что, Наталия Валерьевна, вы плохо действуете на мою нервную систему. Нет, действительно, находясь рядом с вами, я испытываю какую-то панику, страх… Откуда вы знаете про шантаж?
– Ниоткуда. Я просто так спросила. Людей, у которых много денег, довольно часто шантажируют. Так, значит, вас все-таки шантажировали?
– Если быть точнее, то пытались…
– И как же это выглядело?
Илья Владимирович достал из кармана костюма смятый голубой конверт:
– Вот, я как чувствовал, что лучше его взять с собой… Принесли и оставили у секретарши.
– Кто принес, не знаете?
– С вахты. А кто с улицы принес – не видели.
Наталия достала из конверта письмо и прочитала: «Если хотите просмотреть кассету, приходите за ней сегодня в 18.00 на речной вокзал к парадной лестнице».
Текст был написан красным маркером – крупно, печатными буквами. И, естественно, без подписи.
– Вы не догадываетесь, кто бы это мог быть?
– Понятия не имею. Все бухгалтерские документы у меня в полном порядке. В семье тоже все в норме… Я хотел сказать: было в норме.
– Когда вам принесли этот конверт?
– Первого марта. Я хорошо запомнил, потому что у меня был очень тяжелый день. Словом, я не пошел…
– Испугались?
– Нет, мне нечего бояться. Не пошел, и все.
– Скажите, Илья Владимирович, – Наталия теперь уже из принципа решила называть его по имени и отчеству, чтобы держать в напряжении до самого конца разговора, – а что было бы, если бы Анжелика узнала о том, что у вас есть, к примеру, любовница?
– Развод, – сразу, не думая, ответил Бартоломей. – Она бы выставила меня из дому, как паршивого пса. Она могла простить многое, но только не это… Спросите у кого хотите, я большую часть своего свободного времени проводил дома. На нас даже друзья обижались, когда мы не приходили к ним на юбилеи и званые вечеринки…
– А Света часто уходила из дому?
– Довольно часто, но ночевала всегда дома…
– Ваша жена не пользовалась снотворным? Ее не мучила бессонница?
– Иногда принимала фенобарбитал… Но вообще-то она была здоровой женщиной… А в последнее время так следила за здоровьем, что стала дистрибьютером сразу нескольких фармакологических или косметических фирм…
– А кто она по образованию?
– Биолог. Но почти не работала…
– Даже до встречи с вами?
– Да, представьте, даже до встречи со мной. Она жила с мужчиной, который содержал ее…
– Тогда последний вопрос (во всяком случае на сегодня): когда мне можно будет прийти к вам домой и посмотреть комнаты, в которых жили Анжелика и Светлана? Мне кажется, что в их вещах, бумагах, шкафах должно быть что-то, что поможет мне точнее определить мотив…
– Я что-то не понимаю… Разве вы будете искать традиционными методами? Как милиция?
– Не только. Видите ли, мне желательно подержать в руках что-то такое, что имеет отношение к преступлению… Хотя это не обязательное условие. Зачастую бывает так, что я просто вижу, и все… Это невозможно объяснить…
– Тогда давайте сегодня вечером. В шесть. Если вам удобно, я мог бы сам заехать за вами. Адрес у меня имеется.
– Прекрасно. Значит, договорились: сегодня в шесть. И еще, запишите мне, пожалуйста, в блокнот все ваши координаты, а также телефоны Светиных подруг, приятельниц вашей супруги… Надеюсь, фотографии Анжелики и Светланы вы принесли?
– Разумеется. Вот они.
– И еще: не могли бы вы отдать мне тот голубой конверт?
– Возьмите. Я же говорю, мне нечего бояться… Как вы понимаете, я буду вам только благодарен, если вы сможете найти этого негодяя…
Едва они закончили беседовать, как тут же заявилась Сара. Было такое ощущение, словно она все подслушала – настолько вовремя вернулась из магазина.
– Купила кофе? – спросила Наталия, поднимаясь с кресла и направляясь в прихожую, где уже одевался Илья Владимирович.
– Какой кофе, Наташа, о чем ты? Вы что, хотели кофе?
И Наталия поняла, что ни за каким кофе Сара не уходила. Неужели она стояла под дверью и слушала? Это на нее не походило.
Вдруг Бартоломей, спохватившись, взял Наталию под локоть, отвел в сторону, к двери, и зашептал в самое ухо:
