«Арама не может меня убить, но разбить лицо, чтобы Амфиарай ужаснулся, пожалуй, да... У него глаза сумасшедшего. Господи, что я такого ему наговорила? Ведь это же все неправда! Я люблю его по-своему, он хороший, добрый... Что я наделала?»
Он постучал.
— Рита, это правда? — услышала она его тихий голос. Такой, каким он всегда говорил с ней. Словно тот, другой Арама, который только что оскорблял ее, ушел, а вместо него по квартире бродил прежний, спокойный и уравновешенный Оскар.
— Нет, неправда, — нашла она в себе силы ответить через дверь. Глотая слезы, она уже горько сожалела о сказанном. Но это случилось, он все слышал, а потому не забудет теперь до конца своих дней. — Но это теперь все равно. Ты не простишь меня, да и я сама себя не прощу. Ты лучше меня, Оскар, чище, и уже только поэтому я не смогу остаться с тобой. Хотя я шла сюда для того, чтобы вернуться...
Ей намного легче было говорить через дверь, не видя его.
— Ты любишь его?
— Нет, не люблю. Я вообще не умею любить. И не хочу. Я десять лет варила тебе обеды, стирала и гладила, но не понимала, зачем все это. Разве это жизнь? Я мечтала о каких-то событиях, которые могли бы перевернуть что-то во мне, открыть что-то новое, встряхнуть меня, наконец! Сколько чувств испытывает человек за всю свою жизнь! А я? Чувство голода, холода, комфорта...
— Теперь тебя встряхнули?
— Я не знаю, но мне с ним пока хорошо. Все новое, удивительное. Очень жаль, что нам дана всего одна жизнь. А вот если бы жизней было много, как дверей в этой квартире (зашел в одну — там одна жизнь, в другую — другая), тогда бы я постоянно сравнивала эти жизни и, может, к концу своих дней поняла, где же была по-настоящему счастлива. Оскар, принеси мне джинсы и свитер, я пойду. Меня ждут. И давай не будем тянуть, пойдем в загс и разведемся. У нас ведь даже суда не будет, потому что нет детей. Я уйду от тебя лишь в джинсах и свитере, мне ничего не надо. И постараюсь не беспокоить тебя впредь и не попадаться на глаза.
Она слышала, как он отошел от двери, а потому решилась выйти. Он вернулся через минуту с ее одеждой.
— Спасибо.
— Рита, но если ты не любишь его, то почему уходишь от меня? — Он не заметил, как перешел на тонкий, истеричный фальцет. — Ну, хочешь, мы поедем с тобой куда-нибудь за границу... Мы же были и в Испании, и в Германии, и в Париже...
— Опять «мы». Я не хочу. Не могу. Мне плохо. Выпусти меня отсюда. Меня ждут...
Волна тошноты подкатывала к горлу. В желудке словно образовался кусок острого льда. Голова раскалывалась от боли и кружилась.
У нее уже не было сил сопротивляться, когда Оскар подошел к ней, обнял и поцеловал в щеку:
— Бедная ты моя девочка, и куда же тебя несет? Я же хотел твоего счастья, я все делал для этого. В чем моя ошибка?
— Ты, Оскар, хотел, чтобы я приняла форму твоей жизни, а я не смогла. Ты подделывал меня под себя, как если бы у меня были длинные ноги, а ты, уложив меня к себе в постель, решил мне их подпилить, чтобы я там уместилась. Как там по мифологии? Прокрустово ложе
[1]
?
— Но там другая история...
— А у меня — своя история. И я не хочу, чтобы ты меня по кусочкам отрезал, отрывал, подпиливал. Я такая, какая есть. Все, прощай...
Она не помнила, как вышла, как ехала в лифте. В дверях подъезда она столкнулась с какой-то женщиной, чуть не сбив ее с ног. Во дворе машины не было. Амфиарай еще не вернулся. Рита села на скамейку и закрыла глаза.
— Вам плохо? — услышала она над головой, но глаза так и не открыла. Она уже знала, кому принадлежит этот голос.
— Тебя как звать?
— Саша.
— Я знаю, ты следил за мной... Робкий, застенчивый... Что же это ты ни разу не предложил мне что-нибудь помочь донести с рынка? — Она говорила, но сквозь боль и гул в голове почти не слышала произнесенных слов.
— Не знаю. Не смог подойти...
— А я вот смогла... — Глаза открылись, она оглянулась, и ей показалось, что все, что произошло с ней в последнее время — вечеринка у Лени с Верой, какой-то призрачный загородный дом с апельсинами вместо бильярдных шаров, пахнувшее корицей молодое мужское тело, платиновый браслет и разрыв с Оскаром — наваждение, фантазии, попытка взглянуть на свой брак со стороны. В то время как реальность вот она, в лице этого парня по имени Саша, влюбленного в нее безнадежно и ловящего ее взгляды. Знакомый и тихий двор, зеленый, с мирным жужжаньем мух и пчел, и теплая от солнечных лучей скамейка...
— Саша, будь другом. У тебя есть деньги?
— Есть.
— Купи мне коробочку с соком «Джей севен», пожалуйста.
— ???
— Я люблю персиковый. А если не будет, то виноградный, из черного винограда...
Три часа на солнечной скамейке
Вместо одной коробки Саша купил и принес Рите три: персиковый, из черного винограда и яблочный. А себе — бутылку пива. Ему хотелось выглядеть перед материализовавшейся внезапно мечтой более взрослым. Припекало солнце, они говорили ни о чем, хотя его так и распирали вопросы: как прошел разговор с Оскаром? они помирились или поссорились? где Амфиарай, который должен был вернуться уже часа два тому назад? где и с кем она останется жить? кого любит?
— Наверное, я выгляжу смешным. Сижу с вами, говорю, и мне кажется, что все это не со мной. Я не знаю, что я могу для вас сделать, но все равно, запишите мой телефон, мало ли что... — Он еще помнил возвращение своей «блудной матери», а потому не исключал и такой вариант. Хотя представить, чтобы кто-нибудь бил Риту, было просто невозможно. Но, с другой стороны, Амфиарай-то исчез. И Рита, делая вид, что она просто сидит и беседует с ним, все равно посматривает в сторону арки, где может появиться черная машина грека.
— Вы ждете кого-то? — наконец решился спросить он, после того как его номер телефона был тщательно, большими и жирными цифрами, написан на вырванном листке записной книжки и почти насильно вложен в руку Рите.
— Если честно, то да. Один человек должен приехать за мной сюда, но почему-то не приехал... Подумал, наверное, что я возьму такси... Скорее всего, так и придется сделать. Ты не поможешь мне? Не вызовешь машину? Я ужасно боюсь ездить с частниками. Мне столько страшных историй рассказывали об этом.
«Значит, она все-таки ушла от Оскара».
