Рядом с домом остановилась около булочной и купила каравай хлеба с отрубями, он был еще теплый, Приняла быстрый горячий душ, тщательно помыла голову, надела хлопчатобумажную юбку и кофту. Застегнула на запястье часы Троя; но в первый раз у меня на глаза не выступили слезы при виде их. Приготовила чай с перечной мятой, отломила кусок хлеба от каравая, съела его просто так, безо всего, медленно пережевывая, чтобы его рыхлая структура успокоила меня. Пропылесосила ковры, взбила подушки на диване, сложила стопкой старые газеты и журналы в коробку и открыла окна, чтобы впустить ясный день.
Пока не передумала, надела куртку и пошла к метро.
Кэрри уже сидела за письменным столом, когда я вошла. Кто-то сидел напротив нее, листая брошюры и указывая на выбранные места, поэтому она не сразу заметила меня, но когда увидела, у нее на лице промелькнули самые разные чувства: удивление, раздражение, боль, приветствие. Выражение лица снова стало вежливым, когда она повернулась к посетительнице.
Я наблюдала за ней, когда она перегнулась через стол, указывая на иллюстрации пальцем, ноготь которого был нежно-розовый. Выглядела она значительно лучше, чем я ожидала. Я привыкла видеть ее худой и измученной. Но сейчас она порозовела и пополнела. Снова отрастила волосы, они обрамляли ее гладкое бледное лицо светлыми волнами.
— Хочешь чашечку кофе? — предложила я, когда женщина ушла, сжимая кучу проспектов, и я смогла спокойно сесть на ее место. Я вдохнула запах духов Кэрри, что-то тонкое и приятное. Кожа была атласная, губы блестящие, в ушах крошечные золотые сережки-гвоздики. Казалось, что все у нее продумано, утонченно, тщательно ухожено. Посмотрела на свои руки на письменном столе, грязные, обломанные ногти. Я увидела, что манжеты моей рубашки обтрепаны.
Кэрри забеспокоилась, поглядывая на часы.
— Не знаю, смогу ли я…
— Иди, — поддержала женщина за письменным столом рядом. — Скоро будем очень заняты, тогда совсем не будет времени.
Она посмотрела на меня и согласно кивнула:
— Только возьму пальто.
Мы ни о чем не разговаривали, пока шли в кафе, которое было дальше у дороги. Мы пили кофе внизу, где стоили диван и кресла, неуверенно поглядывая друг на друга поверх ободков своих дымящихся кружек. Я сказала что-то о новой квартире, которую она снимала, она заметила что-то о бешеном темпе работы. И мы погрузились в неловкое молчание.
— Прости, что я не звонила и не появлялась, — произнесла я наконец.
— Ты была занята.
Я отмахнулась от вежливых слов.
— Это не причина.
— Нет, наверное, нет.
— Не знаю, с чего и начать.
— Миранда…
— Ты сказала мне что-то сразу после того… ну, ты знаешь… сразу после того, как ушел Брендан. Ты сказала, что все рухнуло, а он просто разбросал оставшиеся камни. Что-то в этом духе.
— Не помню. — Она поставила на стол кружку. На кромке остался бледно-розовый полукруглый след ее губ.
— Конечно, нет. Зачем тебе помнить? Не знаю, почему мне пришло это в голову, возможно, из-за моей работы, — этот его образ, сметающий все до основания, так, чтобы мы оказались на развалинах жизни. Вот что он сделал с нами.
— Не стоит слишком много думать о нем, Миранда, — сказала она. — Оставь его в покое.
— Что? — Я уставилась на нее.
— Я смогла, — сказала она. — Выкинула его из своей жизни. Никогда не захочу и вспомнить о нем.
Меня озадачили ее слова.
— Но все, что случилось… — сказала я заикаясь. — С тобой и со мной. С Троем…
— Не имеет никакого отношения к этому.
— И Лаурой.
— Ты думаешь, мне все равно, что произошло с Лаурой?
— Конечно, нет!
— Считаешь, я получила какое-то удовлетворение, когда услышала? Что свершилось своего рода возмездие?
— Нет, — возразила я. — Разумеется, нет.
— Ну а я — да. Только на мгновение. Я так ненавидела Лауру, я хотела, чтобы с ней произошло что-нибудь плохое, а когда случилось наихудшее и я почувствовала в какую-то долю секунды, можно сказать, ликование, то просто ужаснулась, будто каким-то образом на мне лежала ответственность за все это.
На мгновение у нее на лице промелькнуло свирепое выражение, но затем оно снова стало печальным.
— И в конце концов я просто задала себе вопрос: ладно, какое отношение имеет все это ко мне? Я решила, что мы должны забыть обо всем.
— Не хочешь вообще говорить об этом? — спросила я.
— Я хочу заниматься только своей жизнью, устроить ее.
— Не хочешь подумать об этом? Понять, что случилось?
— Понять? — Она бросила на меня быстрый взгляд. — Наш брат покончил с собой. Мой жених оставил меня.
— Но…
— Не утверждаю, что это не было ужасно. Я говорю, что все было вполне понятно. Не понимаю, о чем тут можно говорить.
Несколько мгновений я просто сидела. Все бурные события, все волны эмоций и ненависти и отчаяния, которые будоражили нашу семью, сейчас превратились в спокойный темный пруд.
— А как же мы? — наконец спросила я.
— Мы?
— Мы, ты и я, две сестры.
— А как мы?
— Ты ненавидишь меня.
— Нет, — ответила она.
— Ты обвиняла меня.
— Совсем недолго, может быть… — Она взяла кружку и допила кофе. — Все в прошлом. С тобой все в порядке? Ты выглядишь несколько… — Она так и не закончила предложение.
— Была немного подавлена.
— Конечно.
Я не могла на этом закончить разговор.
— О, Кэрри, мне бы так хотелось, чтобы между нами было все хорошо, — проговорила я, понимая, что это звучит как лепет двухлетнего малыша, который просит, чтобы его поцеловали. И добавила: — Думаю, кое-что следует прояснить.
— Мне и так все совершенно ясно.
— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я никогда не была влюблена в Брендана? Никогда! Я оставила его и…
— Пожалуйста, Миранда, — сказала она с отвращением, — давай оставим эту тему.
— Нет, послушай, мне очень хочется, чтобы ты поняла, что я никогда не пыталась разрушить то, что было между вами двоими, никогда; хотела, чтобы ты была счастлива; действительно хотела; именно он был тем, кто… — Я не закончила свою мысль, понимая, как она прозвучит. — Как ты и говорила, теперь это уже не имеет никакого значения. Со всем этим покончено. Его нет больше в наших жизнях. Мне просто захотелось узнать, все ли у тебя в порядке, и больше ничего, честное слово. И что у нас у всех все хорошо. Было бы ужасно, если бы мы допустили, чтобы он сделал нас чужими друг другу.
