— Я как-то ездила на совещание в Майда-Вэйл, а больше никуда.
— И какой это был день?
— Не вспомню. — Может, он звонил в тот день в офис? Видимо, так и есть. Но почему он спрашивает меня об этом сейчас? — Кажется, среда. Да.
— Среда. Вот совпадение.
— Что ты имеешь в виду?
— У тебя сегодня такая шелковистая кожа... — Он по очереди поцеловал мои веки, потом принялся медленно расстегивать мне блузку. Я стояла совершенно неподвижно, когда он снял ее с меня. Что он узнал? Он расстегнул бюстгальтер и снял его тоже.
— Осторожно, Адам, занавески открыты. Кто-нибудь может нас увидеть.
— Не имеет значения. Сними с меня рубашку. Вот так. Теперь ремень. Вынь ремень из джинсов.
Я послушалась.
— Теперь поройся у меня в кармане. Давай, Элис. Нет, не в этом кармане, в другом.
— Тут ничего нет.
— Нет, есть. Просто оно маленькое.
Мои пальцы нащупали смятый клочок бумаги. Я вытащила его.
— Вот, Элис. Билет на поезд.
— Да.
— На прошлую среду.
— Да. И что из этого? — Где он его нашел? Должно быть, я забыла его в пальто, в сумочке или где-нибудь еще.
— В тот день, когда тебя не было офисе и ты была... где, ты сказала?
— В Майда-Вэйл.
— Да, Майда-Вэйл. — Он начал расстегивать мне джинсы. — Хотя билет до Глочестера.
— Что это все значит, Адам?
— Это ты мне скажи.
— Какое отношение ко всему этому имеет билет на поезд?
— Ну-ка вылезай из джинсов. Он был в кармане твоего пальто.
— С чего это ты шаришь у меня по карманам?
— С чего это ты, Элис, отправилась в Глочестер?
— Не будь глупцом, Адам, я вовсе не ездила в Глочестер. — Мне и в голову не приходило рассказать ему правду. По крайней мере у меня еще сохранилась толика чувства самосохранения.
— Сними трусики.
— Нет. Прекрати.
— Интересно, почему Глочестер?
— Я не была там, Адам. Майк ездил туда несколько дней назад — может, даже в среду — присмотреть помещение под склад. Скорее всего это его билет. Но какое это может иметь значение?
— Почему тогда он оказался у тебя в кармане?
— Черт его знает. Давай, если не веришь мне, позвони и спроси у него. Ну же! Я продиктую номер.
Я вызывающе взглянула на него. Я знала, что Майк уехал на уик-энд из города.
— Тогда давай забудем о Майке и Глочестере, хорошо?
— Я уже забыла, — сказала я.
Он толкнул меня на пол и встал надо мной на колени. Казалось, он вот-вот заплачет, и я протянула ему руки. Когда он ударил меня ремнем и пряжка впилась в мое тело, мне даже почти не было больно. То же и во второй раз. Не та ли это спираль, о которой предупреждала врач?
— Я так тебя люблю, Элис, — простонал он. — Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю. Не подведи меня когда-нибудь. Я не смогу этого перенести.
Я отложила обед, сказав всем, что простудилась. Я и впрямь чувствовала себя настолько изможденной, что это было похоже на болезнь. Мы съели курицу, которую я принесла прямо в кровать, и рано уснули, заключив друг друга в объятия.
Глава 24
Превратившись на время в героя и знаменитость, Адам стал получать письма из-за границы, которые ему пересылались через газеты и издателей. Люди излагали ему, как излагали бы Ливингстону или Лоуренсу Аравийскому, сложные теории и обиды мелким почерком и разноцветными чернилами на десятках страниц. Были восторженные письма от молоденьких девушек, которые заставляли меня улыбаться и немного волноваться. Было письмо от вдовы Томаса Бенна, погибшего на той горе, но оно было написано по-немецки, а Адам не позаботился о том, чтобы перевести его для меня.
— Она хочет встретиться со мной, — устало сказал он, бросив письмо в общую кучу.
— Что ей надо? — спросила я.
— Поговорить, — коротко ответил он. — Услышать, что ее муж был героем.
— Ты будешь с ней встречаться?
Он покачал головой:
— Я ничем не могу ей помочь. Томми Бенн был богатым человеком, представителем своего класса, и только.
Потом были еще люди, которые горели желанием отправиться в экспедицию. И были те, кто предлагал свои проекты, идеи, мысли, фантазии или пустую болтовню. Адам игнорировал большинство из них. Раз или два его выманили на выпивку, и я сопровождала его в походах в какие-то бары в центре Лондона, где с ним беседовал то редактор одного журнала, то исследователь с горящими глазами.
Однажды ранним утром дождливого вторника раздался очередной ничего не обещающий звонок — голос с иностранным акцентом, который к тому же был плохо различим из-за плохой слышимости. Я ответила и пожалела об этом. Передала трубку через кровать Адаму, который говорил открыто грубо. Но звонивший настаивал, и Адам согласился с ним встретиться.
— Ну и как? — спросила я, когда он как-то поздно вечером ввалился домой, открыл холодильник и достал бутылку пива.
— Даже не знаю, — сказал он, открыв бутылку по-мужски, о край стола. Он выглядел озадаченным, почти ошеломленным.
— Так в чем дело?
— Это какой-то человек из группы, которая работает на одну немецкую телекомпанию. Немного разбирается в альпинизме. Говорит, они хотят снять документальный фильм об альпинизме. Предлагают, чтобы я возглавил группу. В любое удобное время, в любой точке мира, с кем захочу, чем труднее будут условия, тем лучше, финансирование они организуют.
— Звучит заманчиво. Разве это не здорово?
— Здесь какой-то обман. С этим планом, видимо, не все в порядке, но я еще не понял, что именно.
— А как насчет Дэниела? Вы, кажется, собирались с ним на следующий год.
— Плевать на Дэниела. Это просто ради денег. Не могу поверить, что это на самом деле.
Но это все же было на самом деле. Были еще вечеринки, потом встречи. Однажды поздно вечером, когда мы были немного навеселе, Адам сказал мне, что он хотел бы сделать: пойти на Эверест, и не для того, чтобы попытаться добраться до вершины, а просто чтобы очистить склоны от всякого мусора, обрывков палаток и старых веревок, пустых кислородных баллонов, всякого старья, даже от мертвых тел, которые все еще лежат наверху, скрюченные в своих последних бесполезных укрытиях. Мне это показалось восхитительным, и я уговорила Адама перенести идею на бумагу, которую затем привела в удобоваримую форму. Телевизионная компания согласилась на все. Получится прекрасный фильм. В нем будут и горы, и экология.
Было удивительно. Я чувствовала себя удивительно. Адам напоминал кипящий чайник, брызгающийся и булькающий на плите, и было похоже, что его вдруг переставили на конфорку с регулятором температуры. Жизнь Адама заключалась в альпинизме и во мне, а последние два месяца она была почти полностью посвящена мне, и я начала уже задумываться, не устану ли от всего этого, не устану ли в буквальном смысле от его страсти, его внимания. Я любила Адама, я боготворила его, я жаждала его, но как приятно было иногда лежать в кровати, потягивая вино, пока он обсуждал число людей, которых возьмет с собой, прикидывал, когда следует отправляться, а от меня при этом ничего не требовалось. Я лишь кивала и радовалась его энтузиазму. Это было приятно, просто приятно, но ничего особенного, и это было так же хорошо, однако я тщательно старалась не проговориться об этом Адаму.
