В нормальных обстоятельствах меня бы заинтриговал вид трагедий других людей, но сейчас меня все это совершенно не интересовало. Я размышляла о том, что думает и делает Адам за этими стенами. Мне нужно было выработать план. Почти наверняка всякий, кто будет со мной разговаривать, сочтет меня сумасшедшей и выбросит назад в страшный мир, находящийся за плексигласовой перегородкой приемной участка. У меня было неприятное чувство, что обвинение собственного мужа в семи убийствах в семь раз менее убедительно, нежели обвинение всего в одном, которое само по себе представляется довольно невероятным.
Больше всего на свете мне хотелось, чтобы кто-нибудь по-отцовски или по-матерински сказал, что верит мне, что займется всем этим и что все мои беды закончились. На это не было ни единого шанса. Контролировать ситуацию должна была я сама. Мне припомнилось, как когда-то, будучи несовершеннолетней, я пришла домой пьяная после вечеринки и пыталась казаться трезвой. Однако я с таким невероятным трудом обходила диван и кресла, чтобы не натыкаться на них, изображала такую трезвость, что мать тут же спросила, что со мной. Видимо, от меня еще и разило детским слабоалкогольным шампанским. Сегодня мне нужно было выступить куда более искусно. Мне нужно было убедить всех. Ведь убедила же я Грега, как трудно ни было. Не важно, поверят ли они мне до конца. Главное — заинтриговать их настолько, чтобы они сочли: здесь есть что расследовать. Я не должна возвращаться в тот мир, где меня поджидает Адам.
Впервые за многие годы я страшно нуждалась в присутствии матери и отца. Не таких, какими они были сейчас — пожилыми и неуверенными в себе, закомплексованными в своем неодобрении всего происходящего и решительно закрывающими глаза на горечь и ужасы окружающего их мира. Нет, я хотела, чтобы они были такими, какими я представляла их в детстве, еще до того, как научилась им не верить: высокими, уверенными людьми, которые рассказывали мне, что правильно, а что нет, защищали меня от неприятностей, направляли по жизни. Я вспомнила мать, сидящую в большом кресле у окна и пришивающую на рубашки пуговицы, то, какой бесконечно умелой и надежной она казалась. Отца, разделывающего мясо в воскресный день, очень сосредоточенно нарезающего тонкие розовые куски говядины. И увидела себя, сидящую между ними, растущую под их крылом. Как та девочка в передничке и гольфиках могла превратиться в меня, в женщину, которая сидела в полицейском участке и тряслась за собственную жизнь? Мне захотелось снова стать девочкой, которой ничто не угрожало.
Женщина-офицер, которая меня привела, вернулась с мужчиной среднего возраста в рубашке с засученными рукавами. Она была похожа на школьницу, приведшую рассерженного завуча. Я подумала, что она обыскала весь офис, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто не висит на телефоне или не погружен в заполнение бумаг, и этот человек согласился на секунду выйти в коридор, чтобы постараться меня выгнать. Он взглянул на меня сверху вниз. Мне захотелось встать. Он немного напоминал отца, и от этого у меня на глаза навернулись слезы. Я яростно смахнула их. Главное — казаться спокойной.
— Мисс?..
— Лаудон, — сказала я. — Элис Лаудон.
— Как я понимаю, у вас есть что сообщить, — сказал он.
— Да, — подтвердила я.
— Итак?
Я огляделась по сторонам.
— Мы будем беседовать прямо здесь?
Мужчина нахмурился:
— Простите, милочка, но у нас в настоящее время проблемы с помещениями. Прошу вас с этим смириться.
— Хорошо, — сказала я. Сжала пальцы в кулаки и устроила их на коленях, чтобы он не увидел, как дрожат руки, прокашлялась и постаралась, чтобы мой голос звучал твердо. — Несколько недель назад некую женщину по имени Тара Бланшар обнаружили убитой в канале. Вы слышали об этом? — Детектив покачал головой. Мимо нас проходили люди, но я продолжала: — Я знаю, кто ее убил.
Мужчина движением руки остановил меня:
— Подождите, моя дорогая. Лучше я пойду и выясню, какой участок занимается этим делом, позвоню им, а вы сможете сходить туда поболтать. Хорошо?
— Нет, не хорошо. Я пришла сюда, потому что мне грозит опасность. Человек, который убил Тару Бланшар, мой муж.
Я ожидала, что это заявление вызовет какую-нибудь реакцию с его стороны, хотя бы недоверчивый смех, но ничего не произошло.
— Ваш муж? — повторил детектив, переведя взгляд на женщину-офицера. — И почему вы так думаете?
— Полагаю, что Тара Бланшар шантажировала или по крайней мере преследовала моего мужа, поэтому он ее убил.
— Преследовала его?
— У нас постоянно раздавались телефонные звонки поздно ночью, рано утром — в трубке молчали. И еще были записки с угрозами.
Его лицо было совершенно невозмутимым. Он вообще собирается хотя бы попытаться осмыслить то, что я рассказываю? Едва ли. Я огляделась. Мой рассказ показался бы более убедительным, если бы мы беседовали в более официальной обстановке.
— Простите, мистер... Я не знаю вашего имени.
— Бирн. Инспектор Бирн.
— А не могли бы мы поговорить в более подходящей обстановке? Беседовать в коридоре кажется немного странным.
Он устало вздохнул, демонстрируя нетерпение.
— Свободных кабинетов нет, — сообщил он. — Можете пройти и сесть за мой стол, если сочтете, что так лучше.
Я кивнула, и Бирн повел меня к себе. По пути он налил мне кофе. Я приняла стаканчик, хотя совсем не хотела пить. Я была готова на что угодно, лишь бы между нами установилось хоть подобие доверительных отношений.
— Итак, вы помните, на чем мы остановились? — спросил он, усаживаясь за стол напротив меня.
— Мы получали записки с угрозами.
— От убитой женщины?
— Да, от Тары Бланшар.
— Она их подписывала?
— Нет, но после ее смерти я сходила к ней на квартиру и нашла в мусоре газетные статьи о моем муже.
Бирн выглядел удивленным, если не сказать встревоженным.
— Вы рылись в ее мусоре?
— Да.
— Что это были за статьи?
— Мой муж — его имя Адам Таллис — известный альпинист. Он оказался участником ужасной трагедии, которая приключилась в прошлом году в Гималаях, тогда погибли пять человек. Он своего рода герой. Как бы там ни было, дело в том, что мы получили еще одну записку уже после того, как Тара Бланшар умерла. И не только это. Последняя записка была связана с проникновением в нашу квартиру. Был убит наш кот.
— Вы заявляли о взломе?
— Да. Приходили два офицера из этого участка.
— Так, уже что-то, — устало проговорил Бирн, а потом добавил словно невзначай: — Но если это произошло после того, как женщина умерла...
— Именно, — сказала я. — Такого быть не могло. Но несколько дней назад я убирала квартиру и под письменным столом нашла порванный конверт. На нем Адам явно тренировался, прежде чем написать записку, которая была оставлена в последний раз.
