Я обернулся.
– Тебе лучше уехать.
Таня кивнула так, будто и сама собиралась предложить.
– Целоваться не будем, дорогая.
– Без вариантов. – Она прыгнула в машину и, прежде чем захлопнуть дверцу, бросила: – Созвонимся завтра. Расскажешь, как все прошло.
Хлоп – и компактный белый «логан» с рекламными баннерами на крыше покатил по нашему П-образному двору к дальнему выезду.
Я поглаживал Томку и молчал. Я не был уверен, что смогу выиграть сейчас конкурс на самого трезвого папочку. Даже в призовую тройку не войду.
– Привет, – сказала Марина. – Ты телефон не слышал или ты нас игнорировал?
Я посмотрел на стоящую за ее плечом Олесю. Боевая подруга не спешила присоединяться к допросу, но и одобрения я в глазах не прочел. Она куталась в кофточку, сложив руки на груди.
– Пап, мы тебе звонили десять раз!
– Угу, солнце… я знаю. Просто… как тебе сказать…
Ко мне подбиралась предательская икота. Ее сейчас только не хватало!
– Очень хорошо у тебя получается, – продолжила Марина. – Ты заставляешь меня везти дочь сегодня, а сам с девицами путаешься? Знала бы, остались бы еще на одну ночь!
Тут я, честно говоря, малость офигел. Я услышал и увидел перед собой не бывшую жену и мать моего ребенка, не просто бросившую нас, но и подставившую под удар шайки любителей древностей (то есть женщину, по моему здравому рассуждению, просто обязанную испытывать передо мной долгоиграющее чувство вины) – я узрел ту, что готова опустить на меня железную пяту.
Я отодвинул Томку в сторону. Мягко, стараясь не обидеть, но все же отстранил.
– Ты давно ли стала такой борзой, дорогая? – Я попер на Марину. – Ты ничего не попутала? Не прошло и полгода, как мы вызволяли Томку из заложников, а это, заметь, было твоих рук дело. Что, сильные покровители появились?
Она не попятилась. Метнула сигарету в урну (промахнулась – красный уголек рассыпался искрами под кустом), подперла бока руками, и вскоре мы стояли уже лицом к лицу.
– Вали отсюда, – прошипел я вполголоса, чтобы не слышала дочь. – Вали и больше не звони, пока я сам тебя не наберу.
– Уверен? – в тон мне переспросила Марина.
– Абсолютно.
– Хочешь сказать, что я оставлю сейчас ребенка с тобой? Ты же в хлам!
– У тебя нет вариантов. Вали, я сказал.
Мы сверлили друг друга взглядами. Мы были Гарри Поттером и Волан-Де-Мортом, скрестившими волшебные палочки в смертельном противостоянии в замке Хогвартса. Правда, кто из нас добрый волшебный, а кто не очень, я бы утверждать однозначно не стал. Неожиданно безмолвная Томка стояла слева, Олеся, обхватившая себя руками, с грустно опущенной головой переминалась с ноги на ногу за спиной у Марины.
Неужели они стали союзницами?
– Со мной ребенок в безопасности, каким бы я ни был. Ик!.. Так что можешь не волноваться, можешь ехать к своему папику… Ик! Черт…
На этот раз Марина Гамова не удостоила меня ответом. Покинула поле боя, присела перед Томкой, взяла дочку за руки.
– Солнышко, папа устал, ему нужно отдохнуть. Он сейчас пойдет отсыпаться к себе домой, а мы поедем обратно ко мне, хорошо? У нас еще в холодильнике половина тортика, и мультики еще можем посмотреть. Что скажешь?
Трое взрослых замерли в ожидании ответа. Даже я задержал дыхание. Где-то в траве затянул свои рулады сверчок.
– Нет, мам. Папа пьяный, я знаю, но я пойду домой. Ты не обижайся, ладно? Я за ним поухаживаю, он все равно хороший, даже когда пьяный.
И девочка вновь прильнула ко мне.
Я чуть не прослезился.
«Пап-чка» победил…
Марина поднялась, потрепала Томку за волосы, одарила меня взглядом «проиграла битву, но не проиграла войну» и, не удостоив больше ни словечком, отправилась к машине. Мне лишь оставалось пройти еще одно небольшое испытание и с чистой совестью отправляться баиньки. Угрызения буду мучить завтра, а сейчас мне сам черт не брат и Олеся не подруга.
Но возлюбленная не стала устраивать экзекуций. Плотнее завернулась в свою кофточку и, коротко попрощавшись с девочкой, ушла в подъезд. Грохот железной двери больно ударил по ушам… и по сердцу.
– Да-а, пап, – протянула дочь, обнимая меня еще крепче. – Обложился ты по полной…
– Облажался, – поправил я. – Не вздумай будить меня утром.
20
Дочь не сдержала обещаний. Разбудила. Причем самым зверским способом, на какой только способны дети в воскресенье рано утром.
Она села мне на грудь.
– Паапочка!! Паапочка! Уже утро!
Она принялась мять меня руками, как здоровенный шмат теста перед приготовлением пиццы. Несмотря на то, что я последние час-полтора уже не спал, а просто вертелся в постели, экстремальный способ подъема порядком меня встряхнул. И разозлил.
– Тамара, я, кажется, просил тебя по хорошему вчера!!!
Я оттолкнул ее. Грубовато. Томка отпрянула, сползла с меня, села на край кровати. Радостная улыбка покинула лицо. Из гостиной, что за двумя коридорами от моей спальни, доносился звук работающего телевизора. Нюша нежным голосочком извещала своих друзей Кроша и Ежика, что отправляется на променад.
Обычное и хорошее воскресное утро, и даже солнце лупит во всю свою мощь с востока. Вот только голова трещит и Томка обиделась. Я сел.
– Доча, – сказал примирительно, – не дуйся. Ты просто без предупреждения заскочила прямо на грудь… ну нельзя же так! Я же чуть не задохнулся.
Она все еще куксилась. Театрально? Я не мог разобрать, потому что она сидела на краю кровати, опустив голову. Впрочем, судя по углу наклона, обида носила мимолетный и ветреный характер, и дело лишь в цене искупления.
Я подполз к ней, обхватил за шею.
– А вот сейчас я эту козу маленькую привяжу за веревочку и поведу обниматься с папой!
Мы завалились на кровать. Стали бороться, кувыркаться. Боль, кажется, стала во сто крат сильнее и грозила разорвать голову на сотни осколков. Чертов коньяк! Чертов тринадцатый дом на Тополиной аллее! Чертова Марина!
– Кстати, как прошел день у мамы? – поинтересовался я, когда тучка раздора упорхнула в раскрытую форточку спальни. На самом деле мне не очень хотелось знать, чем развлекала мою дочь ее мамаша, дабы не разжигать в сердце новый очаг ревности (мне и старых вполне хватало), но так я хотя бы получил небольшую передышку и возможность поваляться в постели.
Томка легла рядом и принялась щебетать.
– Ты знаешь, пап, у мамочки такой большой дом! Я таких раньше не видела и даже не знала, как в них люди могут жить. Вот у нас тоже, наверно, большой…
– У нас четырехкомнатная квартира в восемьдесят квадратных метров, милая.
