Если ранее, после смерти, заходил он к ней… живой, бодрый, настоящий, то на этот раз сидел в углу, писал что-то в тетрадку или книжку, да ещё бубнил вещи не совсем вразумительные.
Откуда шёл свет? Из угла и шёл – мягкий такой, ровный… Не электрический – это точно. Но и не колыхался – как от керосинки. Не как в кино, но похоже, немножечко. И лица как бы нет, но видно – он, Илья.
Мария Ивановна не уверена, но, скорее всего от страха и удивления ахнула. Племянник даже не посмотрел в её сторону – сидит себе пишет. И бубнит. И время от времени рукой, в которой карандаш, отмахивается от чего-то невидимого – как от мухи назойливой. И пишет.
Женщина замерла. Закрыла глаза и долго так лежала – может, сон этот страшный уйдёт, и она проснётся, чтобы сделать глоток воды, облегчённо вздохнуть и порадоваться – мало ли что бывает – привиделось! Она закрыла глаза. Илья не исчезал – было слышно. Она невольно полностью переключилась на слух и даже запомнила набор слов: «Какие тут сланцы, кораллы–минералы… Событие мировое, великое…. Никому дела нет. Врут, скрывают…» Что-то вроде этого. И пишет.
Затем голос стал как бы удаляться, затихать. Мария Ивановна решилась – открыла глаза, и развернулась новая картина. Видит она племянника со спины. Он спускается с покрытого высокой травой холма… Трава ещё зелёная, но снег виден – странно. Припорошило слегка. Он идёт быстро, чуть не вприпрыжку, а она как бы вслед ему с вершины холма смотрит. Он не оглядывается и слово какое-то твердит, то ли «рама», то ли «нары», «нора» или что-то другое похожее. И одет – как… старец или странствующий монах… Такая вот картина.
И тут она хотела закричать, но дыханье перехватило, дальше ничего не помнит. Проснулась, когда уже дневной свет до настенных часов дошёл – поздно, то есть. Ну, испугалась, ну, в церковь сходила… Позже не удержалась – соседке сболтнула, сначала одной, потом другой, по большому секрету, конечно.
Такой была последняя «встреча» Марии Ивановны с племенником Ильёй. По поводу «посмертных» визитов родственника Смагин Марию Ивановну просветил и даже приложил к своему объяснению необходимые документы. Женщина поняла, что и даты попутала, и рассказы Ильи о сибирских и других приключениях не совсем поняла, да и как тут понять… И незнакомец тот, сослуживец племянника, толком ничего не объяснил, а втолковать надо было.
«Ну а последний раз, когда ночью? Ну, а в углу кто ж сидел? Может, не он – похожий?» – задала она тогда невинный вопрос, просвещая Смагина по поводу племянника, посетившего её в образе китайца.
Смагин тогда не стал вслух рассуждать на эту тему. Даже если «в углу сидел похожий», легче, во всяком случае, ему, от этого не становилось. Марье Ивановне – возможно: уж лучше похожий, чем покойник, тем более родственник. Но ему – нет.
Он уже полчала беседовал с гражданкой Сокольниковой – ясности никакой: покойник пишет, бормочет, гуляет по зелёным холмам… Голова шла кругом. Он не заметил, как открылась дверь, и когда посмотрел в ту сторону, то увидел заглядывающего в кабинет Сеулина, производящего странные манипуляции. Михаил держал в левой руке пачку бумаг, а пальцами правой настойчиво водил по лицу. Судя по живому блеску глаз, которые он замысловато очерчивал указательным и большим пальцами, преследовалась цель донести до начальника что-то большое, важное, тайное и им обоим понятное. Смагин не понял.
Он жестом пригласил войти. Сеулин подошёл к столу, положил перед начальником управления стопку фотографий и ловко разложил их веером. Смагин глянул на фотографии, присмотрелся к нескольким, покачал головой и облегчённо вздохнул. Взял одну и, уже было, протянул Марье Ивановне, но передумал. Спросил её:
– А вы китайцев видели?
– Видела, давно, правда, – спокойно ответила женщина.
– Добровольцев в гражданскую? – задал наводящий вопрос Смагин.
– Не… Тех видела – красноармейцев китайских. Но они другие, не настоящие, даже в будёновках…
Смагин не случайно задал этот вопрос. Китайцы служили в Красной армии. Хорошо был известен 1–й крестьянский коммунистический полк «Красных орлов», воевавший в основном на Урале, и другие формирования китайских товарищей. Жизнь как-то свела Смагина с Николаем Толмачёвым, пламенным революционером и талантливым агитатором. Он ему рассказал, в начале 1918 года в Перми был создан союз китайских рабочих, позднее активно включившийся в боевые действия. Николай проповедовал в рядах китайских революционеров марксистско-ленинские идеи. Как он сам отметил, работа была адова, даже простые истины, которые наш российский пролетарий усваивал влёт, приходилось вдалбливать часами, днями, неделями, словом, аудитория – сложная.
В более узких кругах Смагину уточнили: китайцы не всегда и не везде служили в Красной армии добровольно, за революционную идею. Большей части платили неплохое жалованье, и были они, по сути, наёмниками. Но воевали исправно, жизнью не дорожили, зачастую отличались чрезмерной, даже по меркам войны, жестокостью, особенно в карательных акциях, учёт потерям вели неохотно, и начальство их предпочитало получать деньги на весь штатный состав, без вычета убитых. Немало китайцев служило в частях Красной армии, воевавших в Украине. Немало их волею сложных судеб оказалось и в столице.
Начальник УРР как-то раз лично столкнулся нос к носу с китайским товарищем. Был он по пояс обнажён, обмотан пулемётными лентами, потен и грязен, что в бою неудивительно. Смагин надолго запомнил безумный взгляд и звериный оскал. Возможно, нечто похожее пришлось встретить его собеседнице, человеку мирному и потому более впечатлительному, и это воспоминание, деформированное и дополненное новыми впечатлениями и фантазией, могло превратиться в навязчивый образ, её преследующий. Похоже, он был не прав. Мария Ивановна выдержала паузу и продолжила без напоминания:
– Кухарила я. А дворником был китаец. Сядет, бывало, на скамейку в шапке своей чудной… с ногами, ругали мы его ещё, за ноги ругали, и трубочку такую небольшую курит… Чудной, но добрый… Чистоту любил…
– И почему вы того… что ночью вам привиделся китайцев называете? Что общего? – спросил Смагин.
– Не могу сказать, вот похож и все, а почему… Спаси и сохрани… – женщина вконец растерялась.
Странно, подумал Смагин.
Смагин решился и протянул ей фотографию.
– Он?
– Кто он? – не посмотрев на снимок, вздрогнула Мария Ивановна.
Затем повертела фотографию в руках, внимательно оглядела. Глаза наполнились удивлением и страхом.
– Он! – выдохнула женщина.
– Кто он? – попытался уточнить Смагин.
– Тот, что ночью, тогда, но не Илья, не он… И на того, что дворником… не похож, тоже.
Ответ был явно не исчерпывающим, но Смагина вполне устроил. Он осторожно забрал карточку и спросил:
– А что такое сланцы?
– Как? – переспросила женщина.
– Сланцы, – повторил Смагин. – Это слово произносил тот, что в углу сидел, вы мне только что рассказывали.
