Таррарафе устремился вниз. Жилов – следом… И вдруг почувствовал короткую боль слева, повыше диафрагмы. Словно в грудь воткнули нож. У него перехватило дыхание. Но боль уже ослабела, поползла под мышку, дальше – в спину и затаилась под лопаткой, оставив после себя слабость, дрожь и чувство опасности.
«Вот дерьмо!» – подумал Жилов. Он прожил шесть десятков лет, перебывал в сотнях опаснейших переделок – и ни разу у него не болело сердце.
Жилов медленно опустился на траву, проросшую сквозь слой старых листьев. Он знал, что Таррарафе почувствует его отсутствие и вернется, если сочтет нужным.
Масаи не вернулся. Потому что был близок к тому, что искал.
Прямо перед ним росло дерево-гигант с непомерно огромным стволом. Наземные корни, плоские, в три-четыре метра длиной, зарывались в землю, подпирая великана.
Таррарафе остановился у подножия покрытого трещинами ствола. Расположившаяся над его головой обезьяна сердито затараторила и перебралась повыше.
Таррарафе присел на корточки, отодрал дерн и понюхал землю. Да, он был близок к цели.
«Если ты ищешь растение, – говорил его отец, – позови. И оно подскажет тебе. Или лесной дух подскажет, если ты ему понравишься. Умей только узнать подсказку».
Таррарафе умел.
На четвереньках масаи двинулся вокруг ствола. Так ищет лиса, так ищет шакал. Так ищет колдун-масаи.
Таррарафе не был колдуном, но нашел то, что искал, и принялся рыть землю, не жалея пальцев…
Жилову полегчало. Он встал и продолжил спуск. Пройдя шагов двести, он углядел слева черную спину Таррарафе.
Масаи, стоя на коленях, рылся в земле. Жилов подошел ближе, опустился в нескольких шагах. Таррарафе не обращал на него внимания. Жилов смотрел на натянувшуюся розовую кожу на месте вчерашней раны. Тонкая, но уже достаточно крепкая. Никакого намека на рубец. Ссадина двухнедельной давности выглядела бы именно так.
Таррарафе закончил свою работу. В руке у него оказался корень сантиметров двадцать длиной, толстый, узловатый, с хохолком из длинных листьев и пары бледно-желтых цветов. Масаи постучал корнем о ладонь, стряхивая сухую землю. Он посмотрел на друга и широко улыбнулся.
– Нашел! – радостно сообщил он.
Тут он обратил внимание на мокрое от пота, осунувшееся лицо Жилова.
И перестал улыбаться.
– Ляг, Носорог, – сказал он. – Ляг, береги силу.
– На мой век хватит, – отозвался Жилов.
Но послушался, растянулся на земле.
– Злой дух правит здесь, – сказал масаи, и глаза его превратились в узкие щелочки, а рука сделала отгоняющий жест.
– Злой ночной дух. Очень сильный!
– Этот… юноша?
– Нет! Нет! Нет! – Три слова были сказаны быстро, с нарастающей энергией.
– А если не он, то кто?
Таррарафе покачал головой. Пальцы его оглаживали корень.
– Ты спросил – я ответил, – произнес масаи. – Он – не юноша. Не человек. Все они – не люди!
– Ну, не знаю, – сказал Жилов. – Отрежь этим малюткам ноги по колено – никто не догадается об их происхождении! А новоявленный брат Тенгиза…
– Нет! Нет, Носорог, – перебил Таррарафе. – Они дышат, живут – как люди. Белые, черные. Охотник скажет: не люди – лесные духи. Нехороши! Да! Но сильный злой дух – здесь! – Масаи топнул ногой. – Он прячется в этой земле. Ночью он выходит. Эти, с ногами антилоп, – его щупальца. Его уста. Они сосут жизнь охотника как пиявка – кровь. Они отвратительны.
– Вот тут я с тобой не согласен, – возразил Данила. – Прошлой ночью эти пиявки сделали невозможное. Я в двадцать лет не был способен и на половину того, что выделывал недавно. Ради такого можно пять лет жизни отдать!
– Они пьют жизнь охотника, – мрачно сказал Таррарафе. – Вижу, ты понимаешь. И не боишься. Почему?
– Мне без малого шестьдесят лет, – сказал Жилов. – Люди моей профессии редко доживают до моих лет. А бояться перестают значительно раньше. Зато умеют ценить те маленькие радости, которые им доступны. А смерть… Она всегда ошивается где-то поблизости. Мы с ней привыкли к друг другу, Тарра. Давно привыкли.
– Ты силен, Носорог, – задумчиво произнес его друг. – Но я никогда не считал тебя глупым. Они пьют жизнь охотника, как ты пьешь воду из глиняного кувшина. Они пьют твою воду, свежую и холодную, как вода из горной реки. И дают тебе свою, сладкую, как сок динги, и смертельную, как маковое молоко. Ты умрешь, Носорог. Умрешь быстро. Я умру позже. И духи моего племени, духи моих предков отвернутся от меня, когда я умру.
– Ты говоришь так, будто хорошо их знаешь.
– Ответ – да. Ответ – нет.
Таррарафе поднял с земли камешек и острым его краем принялся очищать корень от кожуры.
– Когда я был ребенком, – сказал масаи, – духи брали меня к себе. Духи рассказывали мне о многом. О людях. О других духах. Об этих – нет. Но охотник и ночью чует запах леопарда.
– Мы – мужчины, брат, – сказал он, немного помолчав. – Мы стали мужчинами, убив своего первого льва. Мы не дадим себя выпить, как кокосовый орех.
Жилов кивнул. Если масаи так говорит, он отвечает за свои слова.
– Злые духи берут это, – он указал на свой пенис, – и сосут силу. Дурак думает – приятно. Умный знает – смерть! Вот! – Африканец взмахнул наполовину очищенным корнем. – Вот! Духи мудры. Они молчат здесь. Но прежде успели вложить ум в голову Таррарафе и отвагу – в его сердце.
Собственное сердце Жилова снова напомнило о себе, и он скрипнул зубами.
«Боль – ничто, – подумал Данила. – Лишь бы мотор совсем не отказал. Этот черный парень справится и без меня, а вот насчет малыша я не уверен».
– Охотник идет в лес… – нараспев, тоном рассказчика проговорил масаи. – Охотник идет в лес один. Охотник идет в лес с другими охотниками. Или гонит быков в саванну. Далеко. Без женщины. Долго. Одна луна. Две луны. Три луны. Долго. Мужчина не может без женщины долго. Он станет плохим охотником, и дичь будет смеяться над ним. Он станет плохим пастухом, и львы будут красть его скот. Он будет думать: где женщина? Он будет тратить силу впустую. Вот! – Таррарафе поднял белый влажный корень. – Я беру это. Я тру это с кислым соком молодых плодов. Я кладу это в кокосовый орех. Я оставляю это на солнце, пока оно не коснется земли. Я пью половину от половины. И я не хочу женщину. Даже когда она рядом. Даже если это умелая женщина. Даже если это моя любимая жена, купленная только вчера за шесть хороших быков. Я не хочу ее десять дней. Я не хочу ее целую луну. И дольше. Пока не увижу снова. Я пью это раз. Я пью это второй раз. Я могу пить третий раз, если нужно. Четыре – нет. Четыре – и я не захочу женщину никогда. Это сильный корень, Носорог. Ты увидишь! Они не смогут сосать наши жизни!
– И тогда нас съедят, как этого парня, – резюмировал Жилов.
