– Ну.., да, пожалуй. Ты умеешь контролировать свою протоплазму?
– Да, конечно, – сказала Таня и вдруг улыбнулась. Улыбка эта без слов сказала Юрию, что он был прав, когда думал, что Таня читает его мысли. – Я слила свою протоплазму в трехлитровую банку и держу ее в холодильнике. Там она в полной безопасности, а главное, не причиняет мне никакого беспокойства.
– Черт, – Юрий восхищенно посмотрел на Таню, – и как это я до такого не додумался?
– Все мужики – тугодумы, – раздуваясь от притворной гордости, заявила Таня. – И потом, сливая протоплазму из мужика, можно перестараться, и тогда ничего не останется для.., э-э.., для продолжения рода.
Юрий, не выдержав, расхохотался. Когда он немного успокоился, по радио объявили, что начинается посадка на электропоезд до Владимира.
* * *
Все пространство вокруг телефонного аппарата и даже прозрачный пластиковый колпак, заменявший будку, были изрезаны и исписаны именами, инициалами, номерами телефонов и краткими воззваниями неприличного содержания. На полочке рядом с телефоном лежал длинный окурок, перепачканный алой губной помадой. Смотреть на него было неприятно: казалось, что сигарету обмакнули в кровь. Юрий запустил пальцы в карман, пошарил ими в пустой пачке и после недолгого колебания взял окурок с полочки. Оторвав испачканный фильтр, он чиркнул зажигалкой, прикурил и вставил магнитную карточку в прорезь таксофона.
Трубку сняли после третьего гудка, но никакого ответа не последовало, хотя Юрий отчетливо слышал хрипловатое дыхание на противоположном конце провода. Ему даже показалось, что человек, снявший трубку, пытается сдержать дыхание, чтобы не выдать своего присутствия. Это было ужасно глупо – этакое телефонное хулиганство наоборот, – и когда Юрий заговорил, его голос звучал немного резче, чем этого требовала ситуация.
– Алло! Мне нужен Умар.
В трубке помолчали, а затем осторожно переспросили:
– Умар?
Собеседник Юрия изо всех сил старался говорить чисто, но неистребимый акцент все равно выпирал, как шило из мешка, и то, что абонент откровенно трусил, заставило Юрия довольно улыбнуться.
– Умар, Умар, – сказал он. – Только не говори, что не знаешь, кто это.
– А кто спрашивает?
– Скажи, это его сосед. Тот самый, с которым он так хотел побрататься.
– Побрататься? Зачем? Юрий вздохнул.
– Не твое дело, приятель, – отрезал он. – Умар сам оставил мне этот номер, так что вынь палец из задницы и позови Умара к телефону.
– Умара сейчас нет, – ответила трубка. – Оставьте номер, он перезвонит.
– У меня нет номера, старик, – сказал Юрий. – Когда вернется Умар?
– Откуда знаю, э? – возмутился сидевший на телефоне кавказец. – Два часа, три часа.., месяц, год… Мне не сказал, когда вернется. Дела у него, понимаешь?
– Знаю я его дела. На каком вокзале его искать?
– Не знаю, дорогой. Зачем вокзал? Умар на вокзал не ходит, Умар – уважаемый человек.
– Эх, ты, – сказал Юрий, – жопа с ручками. Что ж ты болтаешь-то? А вдруг я из ментовки?
Он брякнул трубку на рычаг, оставив своего собеседника размышлять над смыслом последней фразы, выдернул из прорези телефона магнитную карточку и вышел из будки, на ходу докуривая бычок. Он ненадолго задержался у коммерческой палатки, чтобы купить сигарет, и вернулся к машине. Было совершенно непонятно, что делать дальше. Можно было вернуться к Таниному дому в надежде застать там Самойлова или Разгонова, но Юрий сомневался, что те сидят и поджидают его в опустевшей квартире. Конечно, Самойлов мог оказаться там – его не могло не обеспокоить исчезновение содержанки, но Юрий решительно не мог придумать, о чем говорить с Георгиевским кавалером и лауреатом литературной премии. Вот разве что направить его на анонимное обследование в ближайшую поликлинику, чтобы не слишком распалялся, строя честолюбивые планы… А дальше что?
Строго говоря, Юрий не имел об этом ни малейшего представления. Он даже не знал, зачем отправил из города Таню. Боль и ярость, толкавшие его на поиски Умара, успели притупиться, чему очень способствовала вчерашняя ночь. Так, наверное, чувствовал себя Железный Дровосек, получив от волшебника набитое опилками атласное сердце. Мертвые были оплаканы и похоронены, и у Юрия не осталось желания удлинять список жертв этой необъявленной войны. Но что-то упорно подсказывало ему, что от его желания здесь зависит очень немногое – почти ничего, если быть точным и называть вещи своими именами. За кулисами событий уродливой тенью маячил майор Разгонов – злая марионетка с деревянной головой, стащившая у кукловода ключи от балагана и на время завладевшая нитями, которые заставляют других кукол двигаться, говорить и стрелять друг в друга из картонных пугачей. Только “хлебные шарики”, которыми заряжались эти пугачи, оставляли после себя настоящие дырки, из которых текла отнюдь не бутафорская кровь…
Садясь в машину, он сначала заглянул на заднее сиденье, словно ожидая увидеть там притаившегося вооруженного человека. Разумеется, там ничего и никого не было, кроме горсточки просыпанных кем-то из пассажиров картофельных чипсов, растоптанных и перемолотых в мелкую труху. Это зрелище напомнило Юрию о том, что жизнь продолжается несмотря ни за что, а внезапно заурчавший желудок выразил полное согласие с таким утверждением.
– Хорошо, хорошо, – сказал желудку Юрий, смахнул с сиденья крошки чипсов и отправился на поиски пассажира, который рискнул бы воспользоваться его услугами в качестве таксиста.
На стоянке такси он неожиданно встретил Бармалея. Тот стоял в хвосте длинной очереди, прислонившись задом к крылу своей “Волги”, и мрачно курил, морщась от попадавших в лицо и за шиворот капель дождя. Юрий уже неплохо знал этого человека-медведя, и не обратил внимания на похоронное выражение его лица. Они пожали друг другу руки и успели обменяться парой ничего не значащих фраз, но тут очередь пришла в движение, и Бармалей с неожиданной прытью юркнул за руль. Юрий поднял руку в прощальном приветствии, но Бармалей опустил стекло со своей стороны, выставил голову в окошко и сказал:
– Чуть было не забыл. Тут наши ребята с бандюками связались – ну, ты помнишь, насчет крыши…
– И как?.. – с вялым интересом спросил Юрий.
– Да пока никак, – ответил Бармалей. – Обещали разобраться, но что-то мне кажется, что у них самих кишка тонка против чеченов.
– Мне тоже так кажется, – согласился Юрий. “Волга” фыркнула выхлопной трубой и подъехала вперед на пару корпусов. Юрий не стал ее догонять – говорить было, в общем, не о чем. Он поймал себя на странном чувстве – проблемы, которые волновали его еще вчера, незаметно отошли на второй план, и теперь казалось, что весь привычный мир отделен от него толстым стеклом, как в аквариуме. “Это не они за стеклом, – подумал Юрий, – а я. Я в аквариуме, а точнее, под колпаком, и даже не под одним, а под тремя колпаками. Один колпак – чеченцы, другой – Понтиак, а третий – родные менты в лице Разгонова, он же Кощей, костлявая сволочь, которая всю эту кашу заварила…” Он огляделся, почти уверенный, что увидит где-нибудь неподалеку либо притаившегося за телефонной будкой майора, либо внимательно приглядывающегося к нему чеченца, а то и Маныча с расквашенной волчьей мордой, но вокруг кипела обычная привокзальная суета, казавшаяся еще более оживленной из-за моросящего дождя, который заставлял людей двигаться быстрее.
