— Рафу ты подобрал там же?
Александр похолодел от подобного вопроса. Но он не растерялся и нашел способ уберечь ее, не говоря при этом ни слова лжи.
— Она была первой, — признался он. — И при этом у меня не было пациента, настолько изуродованного, как она. Выжила она только по Божьей милости, Валериан, а не благодаря моим знаниям и умению.
— Тогда что тебя заставило выбрать именно ее?
— Она мне все время говорила, что это произошло по Божьей воле. Кто знает, может, так оно и было. Я только знал, когда увидел ее, что приложу все силы к тому, чтобы она жила. Это было нелегко. Месяцами она страдала от боли, и от того, что с ней случилось, у нее теперь на всю жизнь останутся шрамы. Поэтому она и носит покрывало, Валериан. Едва кто-то видит ее лицо, как тут же отворачивается. — Александр сардонически улыбнулся. — Такая вот у человека характерная черта. За шрамами на поверхности люди не видят внутренней красоты. — Он холодно посмотрел Марку в глаза. — А кто-то хочет удовлетворить свое нездоровое любопытство.
Марк сверкнул глазами.
— Ты считаешь, что в этом вся моя сущность, да? Что я только хочу удовлетворить свое любопытство?
— А разве нет? Какая бы тут тайна, на твой взгляд, ни была, Валериан, она существует лишь в твоем сознании. Рафа скрывает свое лицо по вполне очевидной и понятной причине. И всякий, у кого есть хоть немного приличия, с уважением отнесется к ее желанию. Тебе не мешало бы подумать о ее чувствах, потому что именно Рафа отделяет сейчас твою сестру от самого страшного пламени ада!
Марк стоял между двумя этими людьми и понимал, что больше он здесь ничего не узнает. Он направился к двери.
Когда дверь за ним закрылась, Рашид посмотрел на Александра.
— Как ты думаешь, он тебе поверил?
— Почему нет? Я же сказал ему правду.
— Только не всю.
— Ему достаточно, — голос Александра был холодным и полным гнева. — Я и так сказал ему больше, чем он заслуживает.
49
Вернувшись на виллу, Марк зашел к Юлии. Увидев Азарь, стоявшую на освещенном луной балконе и поднявшую руки к небу, он почувствовал какую-то необъяснимую боль. Какое-то время он постоял, наблюдая за ней и пережидая, когда его эмоции утихнут. Покачав головой, он перестал смотреть на Азарь и подошел к постели Юлии.
Глядя на сестру, он нахмурился. Даже во сне Юлия казалась встревоженной и измученной. Вероятно, причиной тому была близость ее кончины. Наклонившись, он осторожно убрал пряди ее темных волос с бледного лица. Его охватила печаль. Как же случилось, что его сестра, которой он так гордился, дожила до такого состояния? Как оказалось возможным, что он жил в уверенности, будто больше никогда ее не простит и не полюбит?
Юлия зашевелилась от его прикосновения, но не проснулась.
Выпрямившись, Марк подошел к Азари, которая теперь просто стояла на балконе, к нему лицом, опершись на перила.
— Кажется, она крепко заснула, — сказал он.
Сердце Хадассы забилось, подобно крыльям попавшей в сети птицы. Она надеялась, что Марк уйдет сразу, после того как навестит Юлию.
— Это мандрагора, мой господин. Она проспит до утра, — сказала она, глядя на город, потому что ей трудно было смотреть на Марка. Стоило ей теперь взглянуть на него, как она вспоминала ту прекрасную юную девушку, которая приходила к нему сегодня со своим отцом.
Хадасса так вцепилась в перила, борясь со своими противоречивыми чувствами, что ее пальцы побелели. Она по-прежнему любила Марка. Она знала это с самого первого мгновения, когда снова увидела его. Всеми силами она боролась с этим чувством, но ее любовь с каждым днем становилась только сильнее. Когда Хадасса увидела, как Тафата смотрит на Марка влюбленным взглядом, ей захотелось избавиться от той боли, которая ее охватила.
Только позднее, во время молитвы, Хадасса поняла, каким хитрым может быть сатана. Ее любовь к Марку могла стать орудием против нее самой, потому что, когда умом и сердцем она была с Марком, она забывала о Юлии.
Ничто не должно отвлекать ее от того служения, ради которого она сюда пришла. И никто. Не нужно тратить время, переживая за Марка, или страдать о том, что он женится на другой. Если он женится, с его стороны это будет правильно и вполне естественно. Бог сказал, что нехорошо человеку быть одному. А Марк был один.
«Как и ты», — стучалась в ее голову коварная мысль. Но она не хотела ее даже близко допускать к себе.
О Боже, помоги мне не тратить время, которое предназначено для Юлии, на мысли о себе и о том, что могло бы быть.
И все же боль снова настигла Хадассу, когда человек, которого она так любит, снова пришел и теперь стоял возле нее.
— Она скоро умрет? — мрачно спросил Марк.
— Да.
— Она совершенно не хочет верить ни в какого Спасителя, Азарь, вообще ни в какого. — Марк знал, каково это. Разве он сам не прошел через все это во время своего путешествия по Палестине?
— Я ее не оставлю.
Марк смотрел на темный спящий город. Несмотря на все свое богатство и величие, он, казалось, умирал в своем распутстве, подобно тому как Юлия умирала от собственного. И в то же время Марк видел в сестре тот внутренний голод, который когда-то чувствовал сам. Почему он раньше не понимал этого?
Марк закрыл глаза. В какой степени он сам был виноват в том, что Юлия не хотела принимать Христа, — виноват своим нежеланием прощать ее? В последние недели она уже иногда переходила от неприятия и самооправдания к самобичеванию и смирению с собственной судьбой. Но спасение требует не только этого. Оно требует покаяния. Оно требует Христа. Юлия должна была идти дальше по этому пути, но она упорно не хотела этого делать, не способна была пойти по какому-либо пути, кроме того, который она сама для себя выбрала. Пути смерти.
О Боже, насколько я сам виноват в этом, не желая простить ее так, как Ты простил меня?
«О мой Господь, — тихо шептала Азарь, — если бы только я могла помочь ей все понять».
Ее слова заставили Марка задуматься о себе. Он не был уверен в том, молится ли он Господу, говорит ли с Ним.
— Ты сделала все, что могла, Азарь, — сказал он, желая поддержать ее. Это ведь он не сделал того, к чему призывал его Бог.
Она опустила голову.
— Я хочу, чтобы Юлия поняла, что смерть — это не закат, а восход. О Боже, как мне это сделать?
Услыхав плач в ее голосе, Марк взял ее за руки. Она подняла голову и отняла руки. Хотя она при этом не отошла, Марк чувствовал, какая между ними оставалась стена.
— Почему все так? — в сердцах произнес он, даже не зная толком, о чем или о ком он спрашивает.
— Ты должен помочь Юлии, — сказала Азарь, приложив руку к сердцу. — Ты должен помочь мне.
