И тут он подумал, а зачем он вообще пришел сюда… Зачем он вообще вернулся в Рим.
Затем он заметил, что рядом с ним стоит Антигон, обнимающий одной рукой богато одетую белолицую девушку. Она сладострастно улыбалась. Ее фигура была фигурой Афродиты, и на какое-то мгновение его плоть отреагировала на ее манящий взгляд. Он уже давно не был с женщинами.
Антигон заметил реакцию Марка и, довольный собой, улыбнулся.
— Она тебе нравится. Я так и думал. С ней хорошо.
Перестав обнимать девушку, Антигон слегка подтолкнул ее, хотя в этом уже не было никакой необходимости. Она буквально упала Марку на грудь и посмотрела ему в глаза, ее губы были приоткрыты. Антигон снова улыбнулся, явно довольный увиденным.
— Ее зовут Дидима.
Марк взял девушку за плечи и отстранил от себя, слегка улыбнувшись Антигону. Явно озадаченная, девушка посмотрела сначала на него, потом перевела взгляд на своего хозяина. Антигон пожал плечами.
— Судя по всему, он тебя не хочет, Диди, — сказал он и разочарованно махнул на Марка рукой.
Марк резко поставил свой кубок на стол.
— Спасибо тебе за заботу, Антигон…
— Однако… — повысив голос и покачав головой, сказал Антигон. — Я тебя не понимаю, Марк. Женщинами ты не интересуешься. Зрелища тебе тоже неинтересны. Что с тобой произошло в Ефесе?
— Ты этого все равно не поймешь.
— А может и пойму.
Марк одарил его сардонической улыбкой.
— Я бы не хотел делиться своей личной жизнью с таким известным человеком.
Антигон прищурил глаза.
— Все эти дни у тебя что ни слово, то просто ядовитый укус, — тихо сказал он. — Чем я-то тебя обидел, что ты так со мной разговариваешь?
Марк покачал головой.
— Дело не в тебе, Антигон. А во всем этом…
— В чем именно? — ничего не понимая, спросил Антигон.
— В жизни. В этой проклятой жизни! — Те чувственные наслаждения, которыми Марк когда-то упивался, теперь были подобны пыли на его зубах. Когда Хадасса погибла, вместе с ней что-то умерло и в нем самом. Как он мог объяснить свою боль, все эти произошедшие в нем перемены такому человеку, как Антигон, по-прежнему поглощенному и просто одержимому плотскими наслаждениями?
Как он мог объяснить, что для него все потеряло смысл, после того как на арене в Ефесе погибла обыкновенная рабыня?
— Извини, — сказал Марк, поднимаясь, чтобы уйти, — но в эти дни из меня плохой собеседник.
В течение следующего месяца он получил еще несколько приглашений, но отклонял их, решив погрузиться в свои дела. Но и там он не находил покоя. Как бы усердно он ни пытался работать, боль не оставляла его. В конце концов, Марк пришел к выводу, что ему надо избавиться от прошлого, от Рима… от всего.
Он продал свою каменоломню и все договоры на строительство — все это давало ему немалую прибыль, хотя он и не испытывал никакой гордости и удовлетворения от этих доходов. Потом он встретился с управляющими складов семьи Валериана, стоявших на Тибре, и сообщил о своих дальнейших намерениях. Один из этих людей, Секст, долгие годы верой и правдой служил интересам Валериана. Марк доверил ему должность главного управляющего всеми владениями Валерианов в Риме с весьма высоким процентом от всех доходов.
Секст был поражен услышанным.
— Ты никогда не был таким щедрым, мой господин, — в его голосе явно звучал оттенок недоверия.
— Деньгами ты можешь распоряжаться так, как сочтешь нужным, не отвечая за них передо мной.
— Я говорю не о деньгах, — растерянно сказал Секст. — Я говорю о своем назначении. Если я понимаю правильно, ты передаешь мне бразды правления всеми твоими делами в Риме.
— Совершенно верно.
— Может быть, ты забыл, что когда-то я был рабом твоего отца?
— Нет.
Секст прищурился и посмотрел на Марка оценивающим взглядом. Он прекрасно знал Децима, известно ему было и то, что Марк в свое время доставлял отцу немало хлопот. Марк — молодой человек с амбициями и горячей кровью. Не иначе, он и сейчас затеял какую-то авантюру.
— Разве ты не стремился владеть делом твоего отца как своим собственным?
Губы Марка скривились в холодной усмешке.
— Я вижу, ты вызываешь меня на откровенность.
— А разве ты сам не стремился к этому? Поэтому и я поступаю так, чтобы ты не говорил, что я льщу тебе.
Марк сжал губы, но сдержался. Он заставил себя вспомнить, что этот человек всегда был верным другом его отца.
— Мы помирились с отцом в Ефесе.
Молчание Секста красноречиво говорило о том, что он не верит.
Марк посмотрел Сексту в глаза и выдержал его пристальный взгляд.
— В моих жилах течет кровь моего отца, Секст, — спокойно сказал он. — Мое предложение — это не признак легкомыслия, и оно ничем тебе не угрожает. Я принял такое решение после нескольких недель раздумий. Ты семнадцать лет прекрасно работал со всем грузом, который поступал на наши склады. Ты поименно знаешь всех людей, которые разгружают наши корабли и отвечают за хранение грузов. Ты знаешь, кому из торговцев можно верить, а кому нельзя. И ты всегда подробно отчитывался за все сделки. Кому же мне все это доверить, как не тебе?
Марк протянул ему пергамент. Секст даже не пошевелился, чтобы взять его.
— Ты волен принять или отклонить мое предложение, дело твое, — сказал ему Марк, — но знай: я продаю все свое имущество в Риме. Единственная причина, по которой я еще не продал корабли и склады, состоит в том, что мой отец посвятил им большую часть жизни. Он создал все это своими потом и кровью. Не моими. И я доверяю все это тебе, потому что ты сможешь этим умело распорядиться, а главное потому, что ты был другом моего отца. Если ты откажешься, я продам и это. Можешь в этом не сомневаться, Секст.
Секст рассмеялся.
— Даже если ты говоришь серьезно, продать тебе все равно не удастся. Рим борется за выживание. И сейчас просто ни у кого нет таких денег, чтобы купить все твои склады и корабли.
— Я понимаю, — сказал Марк. — Но я не против того, чтобы распродать и корабли, и склады поодиночке.
Секст понял, что Марк говорит совершенно серьезно, и был удивлен такой идеей. Как этот молодой человек мог быть сыном Децима?
— На тебя работает свыше пятисот человек! Большинство из них — свободные люди. Ты подумал о том, что будет с ними и с их семьями?
— Но ты их знаешь лучше, чем я.
— Если ты все продашь сейчас, то по частям это будет стоить гораздо дешевле, — сказал Секст, апеллируя к хорошо известной любви Марка к деньгам. — Не думаю, что ты пойдешь на это.
— Пойду, можешь не сомневаться. — Марк положил пергамент на стол перед Секстом.
