— Если я тебе скажу, ты уйдешь отсюда? — сухо спросил Марк.
— Может быть…
— Она погибла. На арене, в Ефесе.
Старуха подошла к нему поближе.
— А почему смерть еще одной иудейки так много значит для римлянина?
Марк сверкнул на нее глазами.
— Она была служанкой в доме моего отца.
— И по одной этой причине ты проделал такой большой путь, чтобы посмотреть, где она жила? — сказав это, старая женщина улыбнулась.
Не в силах больше выносить ее испытующий взгляд, Марк встал и подошел к окну. Вздохнув, он посмотрел на жаркое синее небо.
— Это уже мое личное дело, старуха.
— Не такое уж и личное, если все в деревне об этом знают.
Марк обернулся к ней.
— Что они знают?
— Что какой-то римлянин пришел к нам и ищет дом Хадассы. И вот теперь, когда он его нашел, заперся в нем, будто покойник в своей могиле.
Марк гневно посмотрел на нее.
— Кому какое дело до того, что я здесь? Пусть люди занимаются своими делами, а мне предоставьте возможность заниматься своими.
— У меня ноги устали. Может, предложишь мне сесть?
— Я предложил бы тебе убраться отсюда!
Устало вздохнув, старуха тяжело оперлась на свою клюку.
— Да, гостеприимства тебе явно не хватает.
В ответ Марк лишь презрительно фыркнул.
— Конечно, разве мы вправе рассчитывать хоть на какую-то доброту со стороны римлян?
— Прекрасно! Садись! А когда отдохнешь, убирайся.
— Вот спасибо, — сказала старуха, и в ее голосе прозвучали иронические нотки. — От такого великодушия отказаться трудно. — Она опустилась на стул. Потом долго и молча смотрела на Марка. Ему стало не по себе.
— Это твой Иерусалим, римлянин?
— О чем ты?
— Наин — это твой священный город? Ты совершил сюда паломничество, чтобы прославить рабыню, которую любил?
От ее вопроса гнев Марка пропал и в нем пробудилось чувство горечи и одиночества. Он тяжело опустился на скамью, стоявшую под окном, и прислонился спиной к стене.
— Почему ты не оставишь меня в покое, старуха?
— Какой покой ты найдешь в этом доме? Покой смерти?
Марк закрыл глаза.
— Уйди.
Она не сдвинулась с места.
— Ты давно не ел?
Он мрачно усмехнулся.
— Не помню.
Она с трудом поднялась.
— Пойдем со мной. Я дам тебе чего-нибудь поесть.
— Я не голоден.
— Зато я голодна. Пойдем со мной, поговорим о том, зачем ты сюда пришел.
— Мило с твоей стороны, но я с сожалением вынужден отказаться.
— Я вижу, твое горе велико. — Ее темные глаза буквально сверлили его. — Это потому, что Хадассы больше нет?
Марк снова встал.
— Слишком много ты хочешь знать.
Старуха оперлась на свою клюку и посмотрела на него.
— А что ты сделаешь? Выкинешь старую клячу на улицу? — Она чуть улыбнулась, видя его смущение. — Я уже слишком стара и ничего не боюсь. — Она слегка стукнула клюкой, и это напомнило Марку о том маленьком пастушке, которого он встретил в горах. — Пойдем со мной, римлянин, я расскажу тебе все, что помню о Хадассе.
Марк понимал, что эта женщина пришла к нему не случайно.
— Ты хорошо ее знала?
Женщина с трудом дошла до двери и остановилась на пороге. Солнечный свет бил ей в спину, поэтому Марк не мог видеть выражения ее лица.
— Я знала ее с самого ее рождения и до того дня, как она вместе с семьей отправилась в Иерусалим на Пасху. — Сказав это, женщина вышла на улицу.
Марк вышел вслед за ней и пошел, стараясь соизмерять свои шаги с ее походкой. Пройдя по улице вниз и миновав несколько домов, они остановились, и женщина вошла в дом, выглядевший почти таким же, как и тот, который они только что покинули. Марк стоял в открытых дверях и оглядывал помещение. Все в доме было чисто и аккуратно.
— Входи, — сказала ему женщина.
— Если я войду, твой дом будет осквернен.
Она удивленно засмеялась.
— Ты что же, знаешь наши законы?
— Да, немного, — мрачно ответил он.
— Если наш Господь ел с мытарями и блудницами, то, я думаю, он мог бы есть и с римлянином. — Старуха указала ему на стул. — Садись. — Марк вошел и сел. Вдыхая аромат готовящейся пищи, он почувствовал, что действительно голоден. Хозяйка придвинула ему чашу с финиками. — На, возьми, сколько хочешь. — Марк молчал и с интересом смотрел на нее. Она ведь приготовила все заранее.
Остановившись перед горящими углями, она зачерпнула ковшом густую кашу, положила ее в деревянную миску и поставила перед Марком. Порцию поменьше она положила себе, после чего села напротив своего гостя. Затем она придвинула Марку корзину и достала оттуда пресный хлеб.
— Ты сказала, что расскажешь мне о Хадассе.
— Сначала поешь.
Улыбнувшись одними губами, Марк разломил хлеб и обмакнул кусок в кашу. Попробовав один раз, он полностью предался своему чувству голода. Хозяйка наполнила глиняную чашу вином и подала ему. Когда сосуд с кашей опустел, она наполнила его снова и стала смотреть, как Марк ест.
— Ты постился или просто долго не ел?
— Ни то, ни другое.
Женщина доела свою порцию. Заметив, что его чашка снова опустела, старуха слегка приподняла брови.
— Еще? У меня ее много.
Марк покачал головой, потом тихо усмехнулся чему-то своему.
— Спасибо, — только и сказал он.
Старуха поставила чашки одну в другую и убрала их. Тяжело встав, она прошла через комнату и, опустившись на старые, изношенные подушки, издала вздох облегчения.
— Меня зовут Дебора, — она посмотрела на него выжидающим взглядом.
— Марк Люциан Валериан.
— У Хадассы был старший брат, его тоже звали Марк. Анания стал учить его гончарному ремеслу с самого детства, но потом сказал, что у него настоящий талант. Анания считал себя простым гончаром. Марк был художником. — Старуха кивнула в сторону полки, вделанной в глиняную стену. — Вон ту вазу он сделал, когда ему было двенадцать лет.
Марк посмотрел и увидел, что эта работа ничуть не хуже всего того, что он видел в Риме.
— А когда они отправились в Иерусалим, Марку было пятнадцать лет.
Марк смотрел на вазу, и его не покидало чувство печали. Если уже в двенадцать лет этот мальчик подавал такие надежды, каких бы успехов он достиг, если бы остался жив?
