— О папе? Конечно, — ответила Реджис.
— Не только о папе, — добавила Агнес, чувствуя в горле какой-то рыболовный крючок. — Я имею в виду Грега.
— Она имеет в виду Грега Уайта, — пояснила Сес, как будто одно имя ничего не сказало бы сестре.
— Нет, если это от меня зависит, — выдавила Реджис сквозь зубы, стиснутые так крепко, что слова просвистели. — И вам не советую. Он пытался убить меня и папу, папа из-за него оказался в тюрьме.
— Мне просто интересно, — сказала Агнес, — кем он был и зачем это делал…
— Мама говорила, что он был бродягой, — напомнила Сес таким тоном, словно ничего хуже нет на всем белом свете, и бродяга — все равно, что дьявол. — Злился на весь мир, возненавидел папину скульптуру, потому что ее венчал крест.
Агнес это знала и огорчалась. Зачем люди делают подобные вещи?
— Я просто хочу… — начала она.
— Ты просто хочешь, чтобы воцарился мир во всем мире, настало всеобщее счастье, все стали бы добрыми и благородными, — перебила Реджис, спрыгнула с кровати, схватила Агнес за руки. Сестры взглянули друг другу в глаза, Реджис крепко, но ласково встряхнула Агнес, поцеловала в лоб от всей души. — Сведешь себя с ума, желая того, что тебе не подвластно.
— Но… — пробормотала Агнес.
— Поэтому должна искать свое счастье, — продолжала Реджис, по-прежнему держа ее за руки, глядя в глаза сестры пылающим взглядом. — Хватит бегать по стенам, Агнес, и бросаться в воду… Неужели ты думаешь, будто когда-нибудь сможешь ходить по воде? Не сможешь. И перестань раздумывать о Грегори Уайте. Перестань думать о папе в тюрьме, потому что он оттуда вышел. Понятно?
— Я слышала, что мама прочла нам не все письмо, — сказала Агнес.
— Ну и что? В чем ты сомневаешься?
— Она говорит, что мама не все прочитала, — объяснила Сес. — Наверно, гадает, что там еще сказано.
— Перестаньте гадать, — приказала Реджис. — Сейчас лето. Разве не знаете, что мы сами должны ковать свое счастье?
— И поэтому ты влюбилась? — спросила Агнес.
— Я влюбилась потому, что встретила Питера, — ответила Реджис. — И решилась. Пусть другие стараются «обезопаситься», дождаться диплома, не волновать родителей. Я люблю его, вот и все.
— Любишь за то, что он помогает забыть…
Реджис яростно затрясла головой.
— Замолчи. У нас настоящая, искренняя любовь. Ты считаешь ее опьянением, наркотическим одурением, которое позволяет что-то забыть. Могу поклясться, Агнес, тебе подойдет лишь святой или ангел. А мне — только Питер.
Сестры пристально смотрели друг на друга. Они так давно вместе, столько пережили. Агнес не помнит ни одного дня своей жизни без Реджис — она всегда рядом. Агнес родилась через пять дней после того, как Реджис исполнилось два года. Девушки молчали.
— Пора заняться делами, — сказала Реджис. — Мне надо идти.
— Какими делами? — уточнила Агнес. — Мороженым или книжками?
— Нынче утром книжками, — подтвердила Реджис. — Пыльными томами в библиотеке тети Берни.
— По крайней мере познакомишься с книгами, — вздохнула Агнес. Школьные архивы, требники, латинские учебники, старые катехизисы… Сама она занималась уборкой художественных и фотографических студий.
Реджис кивнула. Агнес заметила, что сестра бросила взгляд на высокий секретер, на крышке которого с фотографии улыбался отец. Реджис давно ее туда поставила, вскоре после их возвращения из Ирландии. Кто-то сдвинул рамку, отставил подальше, и она заботливо подвинула ее на прежнее место.
Агнес известно, зачем она это делает.
Когда они были маленькими, отец обязательно заходил в детскую повозиться с ними. Там он и стоял, в ногах кроватей, улыбаясь им сверху вниз, потом присаживался куда-нибудь на краешек и читал. Такой добрый, любящий. Реджис думает, что фотография — это он. Не просто старый снимок, застывший миг времени, а настоящий живой отец.
— Он, действительно, едет домой, — подтвердила Агнес.
Но Реджис не ответила. Просто замерла, касаясь рукой отцовского снимка, словно он был реальнее слов сестры, потом улыбнулась девочкам и вышла из комнаты.
Глава 5
Хонор чувствовала дрожь во всем теле, электрический заряд в воздухе, почти как при смене времен года, будто с севера хрустко шла осень. Но стоял конец лета, трава и камни источали жар, вода была тихая, небо безоблачно-голубое. Моя у кухонного окна посуду после завтрака, она увидела вышедшую из боковой двери Реджис и окликнула дочку.
— Мне с тобой надо поговорить.
— Питер заедет минут через десять, отвезет меня в библиотеку — нельзя ли попозже?
— Зайди ненадолго.
Хонор заметила, как дочь застыла с мрачным взглядом и неохотно направилась к кухонной двери.
— В чем дело? — спросила Реджис.
— Хочу поговорить с тобой наедине. О письме твоего отца. С глазу на глаз, без девочек.
— Почему?
Хонор набрала в грудь воздуху. Разговоры о Джоне — пустыня Сахара. Без воды, без деревьев, нестерпимо обширная; им ни разу не удалось безопасно ее пересечь.
— Потому что хочу узнать, как ты себя чувствуешь.
— Отлично, мам, — заверила Реджис.
— Расскажи.
— Что ты хочешь от меня услышать? Наконец папа едет домой, я уже больше ждать не могу. А ты?
— Речь идет не обо мне. Именно ты…
— Что? Я виновата в том, что он попал в тюрьму? Знаю, мам.
— Я вовсе не то хотела сказать! — выдохнула Хонор и удивилась, как дочери удается так быстро вникать в суть. — Я имею в виду, что именно ты меня беспокоишь. Знаю, ты долго ждала этого дня. Просто хочу спросить…
Дочь напряженно смотрела на нее и слушала, поэтому Хонор не хватило духу сказать то, что хотелось: посоветовать Реджис не питать особых надежд.
— Что?
— …не стоит ли нам пойти к доктору Корри? — договорила она вместо этого.
— Я больше не нуждаюсь в лечении, — заявила Реджис. — Выздоровела полностью. Три года не ныряла в Дьявольскую пучину, как минимум, четыре года не лазала на церковный шпиль, держу обещание больше не плавать к Норт-Бразер и выхожу замуж.
— Я не уверена в положительности последнего пункта.
— Что ты говоришь? — гневно переспросила Реджис.
— Детка, ты слишком молода. Вот и все, что я могу сказать. Позволь мне договориться с доктором Корри и…
— Если тебе самой больше не хочется замуж, это не означает, что никому другому не хочется, и что я должна вернуться в психушку!
— Реджис, милая…
— В том, что отец сел в тюрьму, одно хорошо — это в каком-то смысле облегчило дело. Тебе не пришлось взашей его выгонять.
