Его последние минуты на свободе были связаны с морем. С ним связано и его возвращение домой, встреча с дочерьми и женой. Соленый воздух вернул их в прошлое, в глазах Хонор ясно читалась ненависть.
Агнес внезапно забилась в конвульсиях.
— О, Господи, — охнула Хонор. — Где «скорая»? Я велела, чтобы Сес позвонила…
— Мама, что с ней? — воскликнула Реджис, присела, протиснулась между родителями, обнимая сестру.
— Судороги, — объяснила Хонор, и обратилась к Агнес: — Держись, солнышко. Мы с тобой.
— Мы с мамой, — добавила Реджис. — И с папой… Он здесь.
Сердце у Джона заколотилось, когда она назвала его папой, сообщая Агнес, что он здесь, словно это могло помочь ей. С паническим страхом разглядывал вцепившихся в нее жену и дочь. Лицо Агнес перекосилось, тело напряглось, окостенело, обмякло.
— Прошло, — вздохнула Реджис, когда Агнес расслабилась.
— Она дышит? — спросила Хонор, обнимая старшую дочь.
— Боже, — шепнул Джон, — спаси ее и сохрани…
Он наклонился, расслышав теплое дыхание, слабое и прерывистое, дотронулся до прохладной руки дочери.
— Дышит…
— Где Сес? Где «скорая»? Узнай, Реджис! Позови Берни… — захлебывалась Хонор.
Джон, обдирая в кровь руки, поднял Агнес с песка, прижал к груди. Хонор, охнув, заплакала.
— Пошли, — решил он. — Отвезем ее в твоей машине.
— Скорей! — Она рванулась вперед.
Ноги глубоко увязали в песке. Джон бежал, держась ближе к воде, где песок, прибитый волнами прилива, был плотнее. Слева в звездном свете ярко сверкал пролив, белопенные волны бились о камни. С полными жгучих слез глазами он старался перебороть свои страхи. Просто прижимал к себе дочь, словно жар его сердца мог согреть ее и сохранить в ней жизнь.
Реджис мчалась впереди по берегу, где Джон с Хонор часто бродили в детстве, в юности, после женитьбы, оставляя девочек с Берни и Томом, чтобы побыть наедине. Было темно, но Джон отлично знал дорогу. Еще мальчиком изучил стены, деревья, пещеры, туннели, всей душой любя эти места.
Хонор, бежавшая чуть впереди, оглянулась и выдохнула:
— Как она?
— Она с нами, — ответил он, вспоминая, как долгими ночами думал о своих близких, а теперь вот бежит рядом с женой, с Реджис, несет на руках Агнес…
— С ней все будет хорошо, — объявила Реджис, снова поравнявшись с отцом и схватив Агнес за руку. — Обязательно. — И вдруг широко вытаращила глаза. — Совсем холодная. Долго пробыла в воде?
— Не знаю, — растерянно сказал Джон. — Я услышал плеск, увидел ее в море и вытащил на песок…
— Как ты здесь очутился? — допрашивала она. — Почему к нам домой не пришел?
Он покосился на Хонор, думая, что ответить. «Вот в чем причина. Без ее разрешения даже близко нельзя подойти. Том прибрал в каменном домике на берегу, привез его туда. Может быть, рассказал Берни, а та предупредила подругу. Если так, то Хонор его не примет. Она и сейчас смотрит прямо перед собой, плотно сжав губы», — размышлял Джон.
— Мигалка, — воскликнула Хонор, прежде чем он успел найти ответ. — Приехали!
Синий мерцающий свет напоминал свечение моря за полем, слабо поблескивая за деревьями и болотной травой, освещая силуэт капеллы при Академии с фантастически сиявшим в небе крестом. Реджис бросилась бежать, размахивая руками, крича:
— Сюда, сюда!..
Машина «скорой помощи» рванулась от Академии. Ослепленный синей мигалкой Джон понял, что ее сопровождает полицейский автомобиль, и с замирающим сердцем еще крепче прижал к себе Агнес.
За десять секунд ситуация полностью переменилась, как на ускоренной кинопленке. События развивались стремительно, но он подмечал все детали, не зная, какая из них изменит его жизнь и жизнь его любимых. Такое уже было.
Машины остановились. Из «скорой» выскочил врач, медсестра — незнакомые мужчина и женщина в белых халатах и темных брюках, со стетоскопами, — велели положить Агнес на носилки, немедленно взялись за работу, снимая жизненные показатели, повторяя: «Агнес, ты нас слышишь?». Место освещала включенная мигалка полицейского автомобиля.
Из него медленно вылезли полицейские — парень с темными, очень коротко стриженными на военный манер волосами и блондинка с конским хвостом.
— Привет, Хонор, — кивнула она.
Хонор разразилась слезами, бормоча что-то невразумительное, схватила ее за руку и потащила к Агнес.
— Где Реджис?
— Добрый вечер, сэр, — поздоровался полицейский. Молодой, тридцати еще нет, шести футов ростом, на пару дюймов ниже Джона, крепкий, как штангист, с типичным для полиции и охранников пронизывающим взглядом. Эти сразу видят, кем ты был и кем можешь стать в худшем случае.
— Добрый вечер, — ответил Джон.
— Как вас зовут?
— Джон Салливан, — ответил он, разглядев на карточке имя: сержант Коссо.
— Что вы тут делаете?
— Что делаю?..
— Можете рассказать, что случилось?
— Я был на берегу, — объяснил Джон. — Услыхал плеск, крики… Возможно, они доносились из другого места…
— Крики?
— Слабые.
— На девушку напали?
— Не знаю… не думаю… По-моему, она попросту поскользнулась, упала…
— Вы только что сказали, что она кричала.
— Может быть, испугалась, когда поняла… — Джон снова оглянулся на Агнес, вновь забившуюся в конвульсиях. Хонор рванулась к ней, женщина из полиции удержала ее, она зарыдала, врач набрал в шприц валиум, вколол, и Агнес успокоилась. Радио затрещало.
— Можно нам с ней поехать? — спросил Джон.
— С пациенткой? — растерянно переспросил полицейский.
— Я должен быть с женой и детьми.
— У меня имеются вопросы, — заявил сержант.
В темноте вспыхнули фары, из машины кто-то выскочил — Реджис бросилась к Джону, запыхавшись, схватившись за бок, вцепилась в руку, глядя прямо в глаза полицейскому.
— Отец нам сейчас нужен, — сказала она. — Потом будете его расспрашивать.
Агнес положили в «скорую», а Джон пошел за Хонор и Реджис, чтобы с ними вместе ехать в больницу. Сдерживая волнение, он вспоминал, как они с Хонор в прошлый раз предстали перед полицией.
Глава 8
Хонор не могла дышать. Добравшись до больницы, вынуждена была сесть, наклониться, чтобы кровь прилила к голове. Реджис и Сес бегали туда-сюда, без конца спрашивая ее и Джона, не нужно ли им чего. Она дала им пять долларов, попросила чаю с молоком и сахаром, чтобы хоть чем-нибудь их занять.
Джон сидел рядом с Хонор. С нее словно содрали кожу, обнажив нервы. Сердце тяжело колотилось в мягкой впадине прямо под горлом. Долгие годы она крепилась, запретив себе плакать; теперь непролитые слезы сгустились в тяжелый комок. Но при всем своем самообладании не могла взглянуть Джону в лицо.
