Джон оглянулся на белую тощую кошку, неподвижно сидевшую на стене. Глаза, шерстка свидетельствовали о солидном возрасте, и он содрогнулся всем телом, шепнув:
— Сесла!..
Нет, не может быть, думал Джон, медленно приближаясь к ней. Невозможно — это какая-то другая кошка, может быть, из ее потомства. Или преследующий его призрак.
Она снова мяукнула, открыв почти беззубый рот. Старая, очень старая. Он протянул руку. Кошка не подошла, а прыгнула, точно так, как когда-то котенок.
— Сесла…
Реджис всегда называла ее четвертой сестрой Салливан, и Джон думал теперь точно так же, баюкая кошку, которая мурлыкала у него на груди, как будто тихо плача. Она вытянула шею, уткнулась ему в подбородок. У него защипало глаза, он поглаживал ее, вспоминая прожитые в разлуке годы, представляя, как обнимал дочек, и Сесла часто втискивалась в их объятия.
— Прелестная картина.
Оглянувшись, Джон увидел ухмылявшегося Тома.
— Это правда она?
— Твоя старая кошка, — подтвердил Том. — Каждый раз тут сидит, когда я прохожу. Видно, ждет твоего возвращения. Рад тебя видеть, Джон.
— Это ты постарался. — Сесла по-прежнему прижималась к его груди. Кому было приятней, ему или кошке, неясно. — Ты меня вытащил, вернул домой, жилье приготовил…
— Ну, как ты, в порядке?
Джон кивнул, не в силах вымолвить ни слова от волнения. Еще немного понянчил кошку и опустил в высокую траву на береговом откосе. Она сделала круг и исчезла.
— Действительно, вернулся, — заключил Том. — И первым делом расколотил валун. — Он взглянул на лом и кувалду у стены коттеджа, на пустое место в воде. — Куда он делся?
— Не будем вдаваться в подробности. Просто исчез.
— Меня Хонор прислала.
— Да?
— Беспокоится за тебя. Знаешь, что говорит? «Джон на пределе». По-моему, сказала даже «за пределом».
— Ну…
Том только тряхнул головой, улыбнулся и спрыгнул с откоса. Старые друзья обнялись, Джон рассмеялся, внезапно почувствовав взволнованное ликование. В глаза било солнце, он прищурился, внимательно разглядывая Тома, видя, что он тот же самый, зная, что Том его тоже рассматривает, желая понять, точно так же, как Хонор и Берни, как он пережил тюрьму.
— Хорошо выглядишь, — заключил Том, наконец.
— Врун.
— Серьезно. Выглядишь чертовски лучше, чем при нашей последней встрече.
— В зале свиданий среди других заключенных?
— Угу.
— На свободе все лучше выглядят, — заметил Джон. — По крайней мере вы с Сеслой от меня не шарахнулись.
— А Хонор?
— Когда увидела при дневном свете. Мы прямо тут впервые увиделись после несчастья с Агнес. Вчера она набросилась на меня.
— Вполне заслуженно, — заявил Том.
— Тоже хочешь меня уязвить? — разозлился Джон.
— Ну-ка, успокойся.
— Ладно.
— Берни мне сообщила, что Агнес быстро идет на поправку. Вопрос в том, как ты себя чувствуешь. Поправляешься?
— После чего?
— После тюрьмы.
— Реабилитируюсь, хочешь сказать? — горько рассмеялся Джон.
— Хочу сказать, лежишь без сна, первым делом мечтая снести кому-нибудь голову за то, что попал в тюрьму? Видишь в кошмарных снах, как тебя, невиновного, сажают вместо виновного? Другие милые картины? Вот что я хочу сказать.
— Слушай, со мной все в порядке. Все уже позади.
— Очень хорошо, — прищурился Том. — И поэтому ты уничтожил проклятый валун, который торчал здесь с ледникового периода?
— Это было нетрудно. Он треснул прямо посередине. Я бил в слабые места.
— Не ври. Всю ночь трудился. Ну, пойдем, прогуляемся. Покажу свою последнюю работу по заказу сестры Бернадетты Игнациус. Хочу услышать мнение специалиста.
Джон подхватил с земли футболку, отряхнул от песка, натянул, стараясь не выдавать дрожи. Том, возможно, имеет определенное представление о том, через что он прошел, но, как и другие, по-настоящему не понимает.
Все тело болело от многочасовой борьбы с камнем, но еще сильней — от долгих лет разлуки со всем, что он любит. В иные минуты думал, что не выдержит и умрет от тоски. Никогда он так не жаждал Хонор, как по ночам за решеткой на другой стороне океана. Пожалуй, теперь, когда она с девочками за ближайшим холмом, ему еще тяжелее.
Они с Томом взобрались на берег и по восточному краю виноградника, вдоль стены с другой стороны холма от дома Хонор направились к Голубому гроту. Джон помнил, как приходил сюда с Хонор, целовал ее в темноте. Она всегда здесь дрожала, а он крепко обнимал ее.
В лето перед арестом он помогал Берни с ремонтом, возил в тачке камни, известку, гладко размазывал раствор по стенам мастерком прадеда.
— Что она здесь хочет сделать? — спросил Джон, входя в холодную замшелую пещеру, устроенную его прадедом, и оглядываясь вокруг.
— Кое-что подправить, вставить несколько камней на место. Мы считаем, их выломали какие-то вандалы, — ответил Том.
— Ученицы?
— Кто знает? Судя по граффити, фанатики.
— Я сплю, а сердце мое бодрствует, — прочел Джон.
— Кто это нацарапал? — спросил он и, оглянувшись, увидел, что Том пристально смотрит на него. — Неужели думаешь, будто я?
— Думаю, черт возьми.
— Как я мог это сделать? Прилетал сюда из Ирландии во время ремонта?
Том отрицательно покачал головой.
— Надпись нацарапана в прошлом месяце. Ты уже был на свободе. Кто же еще мог сделать столь бессмысленный поэтический жест?
Оба фыркнули, разрядив напряжение. Том всегда говорил, что занимается постройкой стен, а Джон — искусством, и только один из них заслуживает заработанных денег.
— Я был в Канаде, готовился вернуться домой. Говорил же тебе, как тяжело было прилететь сюда прямо из Дублина. Из Галифакса медленно двигался к югу. Ты знаешь, прислав мне фотоаппарат и оплатив проезд. Я не спешил приехать сюда, вот и все.
Том прищурился, как бы сомневаясь, верить ему или нет.
— Не веришь? — выдохнул Джон. — Слушай, легко понять, когда тебе кто-то врет. Мне в тюрьме Дермот Маккан объяснил, что когда кто-то врет, то всегда смотрит влево и вниз. В Портлаоз почти каждый так делал.
— Кто такой Дермот Маккан?
— Старый член ИРА
[20]
. По его утверждению, зять на него настучал. Да там все утверждают, что их кто-то подставил.
