По-прежнему стоя у двери коттеджа на берегу, она открыла глаза. Почему так темно? Джон держит ставни закрытыми — на него не похоже. Он живет на свету — чем ярче и резче, тем лучше. Его фотографии — световые этюды. Подобно «тоналистам» и американским импрессионистам, любит Блэк-Холл за свет, омытый рекой, океаном.
А в домике стоит непроглядная тьма. Слыша запахи фотохимикатов, она догадалась, что он здесь работает, и еще сильней огорчилась при мысли об идеально темной лаборатории в пристроенной к их дому студии.
На ощупь добралась до кровати, уселась; когда глаза привыкли к темноте, разглядела на подушке фотокамеру Джона. Старая, еще не цифровая «Лейка». Хонор улыбнулась — вполне в его стиле. Он живет для того, чтобы делать хорошие снимки, запечатлеть момент, день, свои ощущения. Кроме того, она заметила, что он хранит шкатулку — ту самую, — на импровизированной тумбочке из ствола топляка, поставленного у кровати. Видимо, Том ему ее вернул.
Подняв крышку, она заглянула внутрь и увидела старое, помятое свидетельство о смерти Кормака Салливана. Сердце пронзила болезненная любовь к прадеду Джона, которому хватило храбрости уехать в Америку. Несмотря на голод, на тоску по дому, Кормак построил прекрасные стены, огородившие эту землю. Создал семью, пустил корни, из которых выросли Джон и Хонор, их дочери. Кольцо тоже на месте, золотое с красным камнем.
Внимание вдруг привлек лист бумаги и ручка возле постели. Она поднесла его к глазам, прищурилась в неясном свете, пробивавшемся сквозь планки жалюзи, разглядела заметки Джона. Вертя блокнот, разбирала: «Поезд до Монреаля. Автобус до Квебека. 8 утра, ровно в полдень, 3 часа дня. Или Том довезет? Узнать в отеле Святого Иакова о недельной плате».
Собирается уезжать.
Сегодня утром, когда она пришла к нему извиниться за вчерашний вечер, он сказал, что не останется, и теперь ясно, что это серьезно. Теперь ясно. Она сидела неподвижно с колотившимся в груди сердцем.
Невозможно снова лишиться его.
Хонор встала, чувствуя дрожь и слабость, подошла к окну, открыла ставни. Соленый бриз взъерошил волосы, она прищурилась на солнечный свет. Оглянулась и, потрясенная, охнула.
Дневной свет упал на снимки, висевшие по всей комнате на веревках. Удивительно, как она сразу на них не наткнулась. Наверно, он решил перед отъездом проявить все, что успел отснять, а когда она их рассмотрела, глаза наполнились слезами.
Сплошь ее фотографии.
Хонор за мольбертом, в саду, идет по винограднику, сидит на бревне рядом с Сеслой, держит за руку Агнес, смеется с Сес; стоит в темноте, глядя на небо, словно стремясь долететь до звезды; обнимает за плечи Реджис… на последней идет по кромке прилива, собирая лунные камни.
Это было в тот день, когда пришло письмо Джона с сообщением, что он едет домой. Значит, был не в Канаде, как уверял Том, а здесь, рядом. Это он вырезал надписи на стене грота…
Сердце у нее давно уже ноет, но теперь, окруженная своими портретами, снятыми мужем, держа в руке записки, свидетельствующие о его скором отъезде, переживая из-за исчезновения Реджис, она почувствовала, что оно разрывается.
В голову пришло единственно возможное решение: Хонор прочно уселась на кровать Джона, полезла в шкатулку, которую они давным-давно вытащили из стены, нащупала кольцо с красным камнем, надела на палец.
Темная комната сразу наполнилась светом. Кольцо из золотого запретного клада, зарытого когда-то пиратами, стало уже семейной реликвией. Джона не было — теперь он дома. Берни слишком долго избегала правды и поняла это, как заметила Хонор, в гроте. Все может измениться, в том числе они сами.
Но сначала надо найти Реджис.
— Это он, — сказал Том. Грот насквозь пронзали лучи света и тени.
Берни смотрела куда угодно, только не на него.
— Быть не может. Как попал сюда из Дублина?
— Не знаю. Сама подумай, возраст совпадает, волосы ярко-рыжие, точно твои. У тебя ведь такие же рыжие волосы, правда?.. Под покрывалом.
— Рыжеволосых много на свете.
— Ты слышала, Агнес сказала, что его усыновили?
— Том, думай, что говоришь! Он не единственный усыновленный в штате Коннектикут. А Коннектикут очень-очень далеко от Ирландии.
— Зачем ты это делаешь? — спросил он, схватив ее за плечи. — Почему не слушаешь меня, не признаешь возможности?
— Потому что не могу, ты тоже не можешь. Во-первых, фантазируешь, во-вторых, у него своя жизнь. Мы не должны в нее вмешиваться.
Берни дрожала, словно от холода, хотя даже в тенистом гроте температура держалась около восьмидесяти
[28]
. Не хотелось рассказывать Тому о своих снах, о недавно услышанном голосе, когда ее окликал юноша, сидевший на спине морского чудовища, взятого прямо с фамильного креста Келли, со смехом скользивший по волнам.
Языческий сон, неподобающий для монахини. Сестры монастыря Богоматери не верят в морских чудовищ, даже в то легендарное, которое кто-то видел над телом Тадмора О'Келли, павшего в битве у Клонтарфа.
— У него твой цвет волос, — твердил Том. — И мои глаза.
— Ты обоим нам льстишь, — заявила она.
— Ты в зеркало давно смотрелась? В монастыре вообще есть зеркала?
— Не твое дело, — бросила она.
— Господи Иисусе, Берни… разве ты не увидела чудо? Тоже ведь поняла, что это он. Я тебя знаю.
Она повернулась и вышла. Молилась, чтобы за ней не пошел Том, а он, естественно, пошел. Она слышала его шаги у себя за спиной на вымощенной камнями дорожке от Голубого грота к автомобильной стоянке. Направляясь к монастырю, прошла мимо машины мальчика — старого, симпатичного, загадочно разрисованного «вольво», который Берни видела, когда он приезжал навестить Агнес. Как-то вечером вышла после вечерни, просто, чтобы рассмотреть рисунки. Ей особенно понравилась белая кошка, смотрящая на луну. Брендану каким-то образом удалось проникнуть в самую суть Сеслы, угадать ее стремления и невысказанные желания. Интересно, известна ли ему история белого котенка, бездомного сироты, усыновленного Салливанами?..
— Это его машина, — сказал Том у нее за плечом.
— Ну, он скоро вернется, заберет ее, — ответила она с легким колющим чувством вины за то, что не заступилась за Брендана перед полицией, не объяснила, что он никак не мог нацарапать надпись на стене и вообще не причастен к исчезновению Реджис.
— Да я не о том, — оборвал ее Том. — Видишь, что нарисовано?
— Вижу, — напряженно кивнула она.
— Сюда смотри! — махнул он вправо.
Берни всмотрелась в рисунок: рыжеволосый юноша скользит по волнам на спине морского чудовища, по обеим сторонам океана высятся утесы. Ирландия и Коннектикут, подумала она, впервые увидев изображение.
