Он рассказал мне ее в нашем доме, там, где я встречу свои последние дни. Это было в гостиной, у огромного окна, рядом с которым мы поставим нашу елку. В том окне есть древнее волнистое свинцовое стекло с пузырьками пойманного воздуха. На нем были какие-то царапины, и Папа глядел на них злыми глазами.
— Когда я увидел это окно, Джулия, — сказал он мне, — я захотел разбить его. Риелтор сказала мне, будто бы эти буквы имели некое романтическое значение для первых владельцев дома. Морского капитана и его жены. Ну ты знаешь, как я отношусь к морским капитанам…
Я потрогала воздух.
— Я хотел разбить стекло, избавиться от него до того, как его увидела бы твоя Мама. Я боялся, что оно напомнит ей о Тиме.
— Дааа, — сказала я, пытаясь объяснить ему, что это не имело никакого значения, Мама не любила Тима, Алан был единственным отцом, о котором я мечтала, так что ему не о чем беспокоиться.
— Но затем я немного поразмыслил, — сказал он. — А может быть, я не так все понял. Тут написано И-Л-Х. И-Л-Х. Владельца звали Илайхью Хаббард, и тогда я подумал, что средняя буква Л была из его инициалов. Но я проверил оригинальные бумаги на дом и нашел там С. Потом я отправился в библиотеку, порылся в исторических справочниках Хоторна, в которых упоминался этот особняк, и выяснил, что его жену звали Летиция.
Я помахала рукой, потому что мне нравилась его история.
— И-Л-Х — это их монограмма, — сказал он. — Илайхью Летиция Хаббард. То, чем они стали, когда поженились. Она нацарапала ее на стекле бриллиантом, который он ей привез из своих странствий. И я собираюсь поступить точно так же. — Он достал бархатную коробочку и вынул Мамино кольцо.
— Мааа, — сказала я, потому что мне хотелось, чтобы Мама была с нами и увидела это своими глазами.
— Нацарапать рядом нашу монограмму.
Бриллианты — это самые твердые минералы на земле. Он уже говорил мне. Рожденные из недр планеты, они хранят в себе вечность и режут стекло, не разбивая его. Я смотрела, как мой Папа взял то кольцо и с помощью Маминого бриллианта вырезал на толстом стекле их монограмму: А-Д-М.
— Алан Диана Макинтош, — сказал он. А потом он сделал нечто удивительное, то, отчего я так счастлива, что он мой отец. Он добавил еще одну букву Д. — Для Джулии, — сказал он, целуя мою голову.
Бабуля опять вздыхает. Мы сидим с ней за кухонным столом. Свет выключен, а ее сердце гулко колотится под свитером в ожидании телефонного звонка. Я дышу тихо-тихо, чтобы лишний раз не тревожить ее. Бабуля будет переживать, пока Мама не приедет обратно домой. Я знаю, потому что Бабуля не может по-другому.
Вот в чем дело: люди такие, какие они есть. За двенадцать лет молчания я познала эту истину. Я наблюдаю и слушаю. Я не могу ничего изменить. Если бы я могла, то сказала бы Бабуле, что Мама непременно приедет. Я обладаю внутренним зрением, которое вселяет в меня уверенность. Сейчас я ощущаю сильную связь с Мамой. Мои глаза закрыты, и я трогаю ее лицо.
Моя мама ранена, и подобно мне она находится на волоске от Смерти. Она очень близко, ее костлявые руки хотят утянуть нас к себе. Но ни Бабуля с Аланом, ни Мама с Эми не знают одной важной вещи: я иду Ей навстречу, а Мама удаляется от Нее. Я сгораю от желания покинуть это тело, эту клетку. Когда мое тело исчезнет, я буду любить их так же, как и прежде. Моя душа жаждет свободы. Но моей Маме еще многое надо сделать, и она должна выжить.
Стелла мяукает. Она тоже понимает.
Моя кошечка запрыгнула на подоконник. Орион пришел на кухню и жалобно просит Бабулю уделить ему капельку внимания. Она гладит его по голове и говорит: «Не плачь, малыш, не плачь». Он сразу успокаивается и, покружив на месте, укладывается на пол. Но Стелла ждет.
Она держит ухо востро. Ее бирюзовые глаза моргают и смотрят прямо на меня. Я моргаю ей в ответ. Наши глаза общаются друг с другом — мы сами научились этому за долгие годы. Она говорит мне, что понимает мои чувства, что я хочу, чтобы Мама поскорее оказалась дома. Она тоже скучает по моей Маме и Эми, и сегодня она обратится к звездам с просьбой, чтобы они вернули их домой.
Бабуля видит.
— Стелла, — почти шепча, говорит она. — Ты высматриваешь Орион на небе?
Я машу руками, говоря Стелле, чтобы она воззвала к звездам.
— Ох, кошечка, — спрашивает Бабуля, — ты же думаешь, что живешь в том созвездии, да?
Стелла молчит. С королевским изяществом и грацией она поворачивается к нам спиной. Она обращает взор к небу, ее тело напрягается от страстного желания. Она умоляет своего друга, Небесного Охотника, уберечь мою Маму от бед.
— Бааа, — говорю я.
— Милая, — отвечает шепотом Бабуля, целуя мою макушку.
Я машу руками, желая поддержать Бабушку.
Бабуля такая умная. Она знает рассказы и пьесы. Она помнит наизусть стихи, и, глядя на мою кошку, Стеллу, она подумала об одном таком и повторила его вслух.
Вот что она говорит:
Вечерняя Звезда,
Геспер
[16]
,
Ты приносишь хорошее в жизнь.
Ты возвращаешь домой все, что яркий рассвет разгоняет,
так верни же домой заблудших овец и козу,
верни ребенка домой к матери.
— Верни домой мою дочь! — молит моя Бабушка вечернюю звезду на бархатистом небе.
— Бааа, — говорю я, чтобы она знала, что все будет хорошо.
Я закрываю глаза и думаю о четырех яблочных куколках. У каждой собственное платьице, сшитое из Маминых тканей для занавесок. Но больше всего я люблю их лица, которые сделаны из старых, сморщенных яблок, подобранных Эми в яблоневых садах.
Бабуля спрятала куколок.
Они появятся в качестве сюрприза утром наступившего Рождества. Я, Мама, Эми и Бабуля. Как когда-то сказала Эми, те яблоки — это мы сами: смешные на вид, свалившиеся с дерева, не годящиеся для начинки пирога.
Бабуля снова плачет, и я хочу ей сказать: Все будет хорошо.
Мы все приближаемся к концу нашего существования на этой земле. У всех нас есть подарки, которые нужно раздать, и поэтому мы еще здесь. Мы девочки-духи, ангелы в изуродованных телах, ожившие яблочные куколки. Мы видели, как строятся песчаные замки, и мы видели, как их смывает вода.
Но Маме предстоит еще многое сделать, и пока она остается.
Она так нужна мне.
