Алан по-доброму улыбнулся:
— О Беверли, свет очей моих! Кажется, мы с тобой уже обо всем договорились.
Беверли рассмеялась:
— Я скажу тебе только одно, Эл. Ты, конечно, крепкий орешек, но все равно, либо ты дашь мне деньги, либо я оторву тебе яйца. Выбирай, любимый.
Алан постарался не рассмеяться.
— Ладно, давай я выпишу тебе чек.
— Ну видишь, слышится что-то здравое. — Она повернулась к Марии: — Как вы его выносите? Ведь он просто несчастный похотливый дамский угодник. Эл, дорогой, ты все еще приводишь сюда на ночь этих маленьких шлюшек? Он предпочитает выбирать их из низших слоев, таких, что в лосинах и с химической завивкой. Правда, дорогой?
Алан все это проигнорировал. А Мария слушала с интересом. Она буквально восхищалась этой женщиной, которая чувствовала себя так уверенно. Ее совершенно не заботило, что она говорит и кому.
— Боже правый, у него сейчас трудный период в жизни. Не позволяйте ему, дорогуша, приближаться к себе. Он темная лошадка.
— Ну хорошо, Беверли, передохни немного. Помни о том, что сказал судья.
Она взяла из его рук чек.
— Он сказал, что, если я не буду держать рот на замке, он выведет меня из здания суда. Это было сказано тогда, когда ты попытался утаить тот факт, что не платишь за помещение, дорогой. Но это не имеет ничего общего с нашим разводом, не правда ли?
Беверли поцеловала листок бумаги, который держала в руках.
— В любом случае Джессике нужна новая лошадь. Я пришлю тебе счет, договорились? И не забудь забрать их в субботу пораньше, у меня свидание с мужчиной.
— Ну и где ты нашла этого несчастного, Бев? Обратилась в бюро брачных услуг «Кома»?
Она снова рассмеялась:
— Я замолвлю там за тебя словечко, Эл. — Она повернулась к Марии: — Вот так-то, милочка. Помни о том, что я сказала.
Беверли удалилась так же стремительно, как и ворвалась, в это помещение, и в офисе воцарилось спокойствие, как на море после шторма.
— Я приношу извинения за все увиденное и услышанное, — сказал Алан.
Мария не удержалась и начала громко смеяться. Ее смех был настолько заразительным, что Алан рассмеялся вместе с ней.
— Я прошу прощения, — сказала она, — но ваша жена просто ходячий анекдот.
— Вам надо будет попытаться найти с ней общий язык, — произнес Алан. — Вы знаете, что она однажды сделала? Я находился у одной птички в Рамфорде. Она была очень милой, малость толстоватой, но это не портило ее. Так вот, Беверли приехала к ее родителям и ждала. Она ждала там, пока я не привез девочку домой. Я чуть не умер от страха.
Мария снова начала смеяться.
— И вот я стою у них в гостиной с их дочерью, а моя жена болтает без умолку, как давно не навещавший их родственник. Но такова она есть, Беверли. Ничего тут не поделаешь.
— Мне она понравилась, Алан.
Он снисходительно улыбнулся:
— Да, и мне тоже однажды. Я даже полюбил ее, но она не смогла жить со мной вместе. Я ведь неровно дышу к женскому полу, да и ее бесконечная болтовня просто сводила меня с ума. Вот и все. А теперь она называет меня не иначе как чековая книжка Чарли.
Мария сделала две чашечки кофе.
— Спасибо, что вы предоставили мне шанс и дали это место, мистер Джарвис.
Ее голос стал звучать несколько увереннее, чем раньше.
— Да вы просто клад, Мария. Если вы сможете справиться с Беверли, вы справитесь с кем угодно. Но я хотел бы попросить вас об одном одолжении. Называйте меня просто Алан. Каждый раз, когда вы говорите мне «мистер Джарвис», я вспоминаю о своем отце и чувствую себя очень старым.
Мария ничего не ответила. Она не знала, как правильно поступить. Она уже долгое время не использовала свои чары, и ей было трудно понять, как себя вести. Но Беверли Джарвис появилась очень кстати, и Мария была благодарна ей за то, что заставила ее так громко рассмеяться. Это было так странно — снова смеяться. И так приятно.
* * *
Кевин стоял около дома, где жила Мария, и очень нервничал. Женщины, входившие и выходившие оттуда, задерживали на нем взгляды. Он прошелся по улице, стараясь, чтобы входная дверь оставалась в поле его зрения. Он беспрестанно думал о жене, прекрасно понимая, что она буквально разорвет его на куски, если узнает, где он был. Когда Мария наконец показалась, у него буквально перехватило дыхание. Она была так красива! На ней была длинная черная юбка, в которой Мария напоминала сельскую учительницу. Но все равно было понятно, что у нее красивые стройные ноги. Его мать однажды сказала, что мужчины будут либо любить, либо ненавидеть ее. То же самое будут испытывать к ней и женщины. В том, что произошло, он обвинял только себя и свою жену. Себя — потому что слишком сильно любил старшую дочь. И жену — потому что она любила ее слишком мало.
Кевин подошел к ней и, приветствуя, поднял руку. Мария сначала смутилась, а потом широко улыбнулась. Она была очень рада, что пришел отец. Он смотрел на нее так, как когда-то давно в детстве.
— Папа? — Ее голос звучал совсем по-другому, более спокойно, чем раньше.
— Мария! Ты прекрасно выглядишь, дочка.
Они долго молча смотрели друг на друга, наконец Мария спросила:
— Как ты нашел меня?
— Я позвонил в полицию, и мне сказали, где ты, ведь я, как отец, имею полное право…
На улице было холодно, но Мария не знала, куда пригласить его. Был уже седьмой час, а в шесть тридцать она должна быть дома. Первый раз за все время это обстоятельство очень расстроило ее.
— Может быть, ты зайдешь ко мне, и мы выпьем по чашечке кофе?
— Конечно, с удовольствием, — сказал Кевин и непроизвольно обнял ее. Мария тоже обняла его, и они рассмеялись. Она почувствовала, как слезы подступили к глазам, попыталась незаметно смахнуть их, но не сдержалась, и слезы безудержно полились из ее глаз.
— Папа, как приятно снова видеть тебя, — сказала Мария, когда они входили в общежитие.
Они были так счастливы обществом друг друга, что не заметили, как с другой стороны улицы за этой сценой наблюдала Люси.
* * *
Анастасия была маленьким демоном. Она плакала днями напролет, все было не по ней. В свои тринадцать месяцев она была очень строптивым ребенком, а Тиффани всегда очень уставала от ночных бдений.
Девочка схватила со стола чашку с холодным кофе и опрокинула ее на ковер. На этот раз Тиффани не выдержала и сильно ударила дочь по лицу. Та резко вскрикнула от испуга и боли. В ту же секунду Тиффани спохватилась и нежно прижала к себе ребенка.
— Мамочка просит прощения у своей девочки. Мамочка очень сожалеет, — повторяла она снова и снова.
Анастасия крепко прижалась к ней, ее маленькое личико было мокрым от горячих и горьких слез, влажными стали даже ее волосики. Никогда в жизни Тиффани не чувствовала себя так скверно, как сейчас. Но у нее был такой тяжелый день. Каждый раз, когда она вспоминала, чем занималась, у нее появлялись рвотные позывы.
