Мария второй раз убила Маршалла. Теперь у Луизы осталось всего лишь несколько его фотографий, и именно это причиняло ей настоящие страдания. Потеря дома и вещей почти ничего для нее не значила. Но погибла одежда ее сына. Его детские игрушки и рисунки. Сочинения, которые он писал в школе. Все пропало. И в этом виновата только Мария. Муж бросил ее, взял сторону дочери, как обычно. Что ж, без него Луизе будет лучше, как когда-то без Марии. Она с трудом выносила позор дочери, но всегда высоко держала голову. Немного находилось смельчаков напрямую задавать ей вопрос о Марии. Люди скоро поняли, что она навсегда отказалась от своей старшей дочери.
Луиза попыталась сжать пальцы под одеялом, но боль напомнила ей, что нужно лежать спокойно. Не двигаться. Она сделала глубокий вдох. Попыталась унять беспорядочное сердцебиение. Может, она и чудо для медицины, но для нее все это не имело значения. Она должна выбраться отсюда, снова попасть в большой мир. И уж тогда она всем им отплатит сполна. Особенно Марии. Она попыталась втянуть Маршалла в свою грязную жизнь, но мать остановила ее. И она снова ее остановит. Маршалл чувствовал такое же отвращение к Марии, как и его мать. Они были уважаемой семьей, а Мария выпачкала их грязью. Луиза и по сей день ощущала ту боль, которую причиняла ей Мария, когда насмехалась над ней. Этот ее низкий голос, типичный голос уличной девки: «Ой, мама, брось ты это все. Какая разница, что думают обо мне эти чертовы соседи? Мне наплевать, а ты-то чего волнуешься?»
Но Луизе было не наплевать, что думают о ней люди. Ей приходилось принимать вызов повсюду; на улице, в магазинах, даже в церкви. Но больше всего она ненавидела сочувствующие взгляды. Другие женщины, у которых росли благополучные дочери, смотрели на нее так горестно, что она готова была избить их до полусмерти. Она не нуждалась в их сочувствии. Каждое утро она посещала мессу, причащалась, она была чиста. Это дочь ее запятнана, а не она.
Луиза приказала себе перестать плакать, радуясь своей моральной выносливости, своей ненависти, потому что именно эта ненависть придает ей силы. Вырвавшись отсюда, она остановит эту суку раз и навсегда. Луиза была полна решимости сделать это.
* * *
— Проснись, дорогая.
Голос постепенно проникал в ее сознание, и Тиффани прилагала все усилия, чтобы открыть глаза. Сверху на нее с обеспокоенным видом смотрел Патрик.
— Как ты себя чувствуешь, Тифф? Я страшно волновался.
Она несколько раз моргнула, прежде чем смогла просипеть:
— Где я?
Перед тем как ответить, Патрик нежно поцеловал ее в лоб.
— Ты в больнице, Тифф. Ты что, ничего не помнишь?
Она покачала головой и вздрогнула от боли. Ее хорошенькое лицо было серым и измученным, а глаза — как у мертвой рыбы. Либриум, который он ей дал, начисто отбил у нее память.
— Ты случайно приняла слишком большую дозу, Тифф. Врачи подумали, что ты собиралась покончить с собой. Кто-то из соседей услышал плач ребенка и вызвал полицию. Социальная служба забрала Анастасию.
Поняв сказанное, она чуть не закричала. Патрик предупреждающим движением прикрыл ей рот рукой.
— Тсс! Послушай, Тифф, тебя собираются судить за плохое обращение с ребенком. Я сказал, какая ты хорошая мать и все такое, но ведь меня и слушать не станут. Наверное, кто-то из соседей стукнул.
Мир рушился вокруг Тиффани, и Патрик со злорадством наблюдал за ней. Она верила во все, что он ей говорил. Это ему очень нравилось. С другой стороны, она внушала ему отвращение своей слабостью.
— Что же мне делать, Пэт? Бедная Анастасия, как же она напугана, ведь меня с ней нет.
— Надевай-ка пальто и туфли, и мы просто смоемся отсюда, пока не пришли легавые. А потом я найду тебе хорошего адвоката, договорились? Я все улажу, она ведь и мой ребенок.
В голосе его была неподдельная искренность, и Тиффани сразу поверила ему. Она позволила ему усадить себя и выпила стакан воды, потом он накинул на нее пальто и надел туфли, и они беспрепятственно покинули многолюдное отделение, а затем больницу.
В машине Патрика она разрыдалась, и он приласкал ее, как щенка или котенка. Она окончательно пала духом, и при мысли об этом он чувствовал себя таким могущественным, все держащим под своим контролем. По дороге к нему домой он останавливался и собирал заработки у девушек и у своих дилеров. Дела есть дела. Тиффани это понимала, поэтому ее не удивляло, что человек, который должен был испытывать горе, потеряв маленькую дочку, продолжал вести свой грязный бизнес.
Патрик дал ей целительную сигарету, она безвольно откинулась на обитое кожей сиденье и почувствовала, как тело ее расслабляется, а мозг опустошается.
— Правильно, Тифф. Выкинь пока все это из головы и расслабься, девочка.
Она вымученно улыбнулась и снова втянула дым в легкие. Именно сейчас кайф нужен ей больше всего.
Патрик оставил ее в своей квартире в Докланде и, предупредив, чтобы она не прожгла ковер и не устроила беспорядок, отправился по своим важным делам. Ему нужно зарабатывать на жизнь, как он постоянно подчеркивал, а сейчас, когда им предстоит дело в суде, чтобы вернуть ребенка, ему понадобятся большие бабки. Благодарности Тиффани не было границ.
Целуя ее на прощание, он ласково сказал:
— Прими ванну, Тифф. От тебя воняет.
Она печально кивнула; он уходил от нее в тот момент, когда она больше всего в нем нуждалась. Тиффани схватила пакет с наркотиками, которые дал ей Патрик, и глубоко вздохнула. Один косячок, чтобы привести мысли в порядок, и потом она начнет думать, что ей делать дальше. Одна в этой огромной квартире с видом на Темзу она чувствовала себя потерянной. Она так хотела увидеть свою малышку, но Анастасии у нее больше нет, ее отобрали, как отобрали все в жизни.
Спустя пятнадцать минут после того, как Патрик ушел от нее, Тиффани под действием крэка находилась уже в полном забытьи.
* * *
Пити Блэк закрывал дверь своего «форда-сьерра», когда услышал позади знакомый голос. Ужас скован его.
— Как дела, Пити? Еще чей-нибудь дом подпалил сегодня?
Голос Кевина Картера был полон издевки. Пити обернулся, лихорадочно осмотрел улицу, прикидывая, как ему убежать.
— Не суетись, приятель, тебе не смыться, я об этом позаботился.
— Мы не имеем к этому никакого отношения, Кев. — Голос его был почти дружеским.
Клянусь могилой своей матери! Это все психованная сука Карен. Ты ведь ее знаешь. Я говорил ей…
— Заткнись!
Пити увидел пистолет, который Кевин вытащил из пакета.
— Брось, Кев. Что ты делаешь, черт возьми? — забормотал Пити, уставясь прямо в дуло.
Кевин засмеялся:
— Как «что»? Я собираюсь пристрелить тебя.
До Пити наконец-то дошло, что этот человек не шутит. Лицо Пити скривилось, и он заплакал. Он услышал громкий щелчок взведенного курка и инстинктивно закрыл лицо руками.
