Несмотря на старания Фердинанда, Миранда все как-то не могла отойти от потрясения. Она запиралась в комнате и подолгу плакала, а потом, когда слезы кончались, смотрела в стену. Она заказывала горы шоколада, который неизменно попадал в унитаз после краткого визита в верхнюю часть ее желудка. Она постоянно прокручивала в голове вопросы, на которые находила миллион разных ответов.
Фердинанд предавался раздумьям. Он сидел за компьютером Тони, глядя на выдаваемые программой «ВСЕ 1.1» картинки, казалось бы, продолжая дело Тони, но без должной сосредоточенности. Вопросы, возникшие пару недель назад, тогда несли с собой такое освобождение, такое раскрепощение, а теперь захватили власть над ним, сковывали его ум. Он забыл о линкоре и ожидании нападения, он просто сидел и поражался, как далеко его любовь, это его чувство, смогло завести его. Он не стал убивать Миранду, потому что она была невинной, но теперь умер другой невинный человек. Он попытался оправдать эту смерть, напоминая себе, что Тони был мошенником, хакером, но это не помогало, суть в итоге оставалась та же — Тони получил пулю, предназначенную для него. Он не должен был умирать. А ради любви? Действительно ли люди умирают ради любви? Сам бы он умер? Миранда сказала, что не сможет, но сначала она говорила, что умрет. А он сможет? Это и составляет истинную любовь? Как любили те, кто жили долго и счастливо и умерли в один день? Они уже не любили? А может быть, медленное умирание самой любви из-за порожденного привычкой презрения еще хуже? Может быть, лучше умереть, пока не умерла любовь.
Он читал меня, это было прекрасно, но я чувствовала, что нужна ему только чтобы отвлечься; ведь он ознакомился с одним из моих клонов еще давным-давно, я была не слишком интересным повтором. И все, что он мог извлечь из меня — то, что он любит, как бы это ни называлось, для чего бы это ни понадобилось, к чему бы это ни вело, и будет любить, и либо любовь сгорит и умрет, либо он сам. А пока он знал, что отныне составляет его сущность, что определяет каждую его мысль — это любовь. Миранда.
* * *
На следующее утро Фердинанд перечитывал меня, когда пришло сообщение с наблюдательного пункта. Он закрыл меня, взял свой бинокль, и мы поднялись к двери Миранды. Он постучал.
— Миранда, — ласково позвал он через дверь. Последовало долгое молчание.
— Что? — в конце концов раздался хриплый со сна, приглушенный, будто бы в подушку, ответ.
— У меня новости, ты должна это увидеть.
— А это не может подождать?
— Нет. Нет, это действительно очень важно.
Миранда открыла дверь. Осмотрела Фердинанда. У него не выросли дьявольские рожки; он не выглядел как соучастник убийства. С рук его не капала кровь. На лице тоже не было потеков размытого слезами макияжа. Кожа не пошла пятнами от безысходного отчаяния. Вид у него был немного усталый, но без покрасневших глаз и без мешков под ними.
— Заходи. — Тут она увидела у него в руках меня. — Только избавься от этой проклятой книги.
От меня, да что я такого сделало? Она видела от меня только хорошее. С меня началось это преображение ее жизни, я практически без посторонней помощи нашел для нее высокого темноволосого симпатичного незнакомца, о котором она всю жизнь мечтала, я спокойно принял ее равнодушие ко мне и отстал от нее, а теперь ей хватает наглости говорить, чтобы меня выбросили, и это после всего, через что мы прошли вместе. О, женщины, о, неблагодарность, нет, ну что это за гнусная читательница такая? Вот дура!
Она утопала назад к своей кровати:
— Это из-за нее и начались все неприятности. — Фердинанд вошел в комнату вместе со мною. — Если бы не эта книга, Тони был бы жив, нам не надо было бы никуда бежать, народ Пеллестрины не лишился бы своего кафе, а у приятеля Мерсии могли бы остаться на месте все его руки-ноги, и, и, и… — Она плюхнулась на кровать.
— И мы бы никогда не встретились, — докончил Фердинанд.
— Но разве можем мы любить, если знаем, что для кого-то это обернется несчастьем?
— Кто сказал, что любовь не эгоистична?
Фердинанд обхватил ее руками и прижимал к своей груди, пока к ней не вернулись слезы.
— Мы оба убили его. Милый, безобидный Тони.
Фердинанд кивнул:
— Как бы то ни было, здесь мы живая мишень, и мы только что получили наш билет на эвакуацию.
— Как это?
Фердинанд показал ей электронное письмо, которое принес Тони, от своих FRIENDS@CIA.GOV.US: «USS
[64]
„Starbucks“ прибыл и стоит на якоре за мысом».
— Они ждут нас. Если мы сможем отсюда выбраться, то все, дело сделано.
— Сделано. Поплывем в Америку?
Фердинанд кивнул.
— Но?
— Но мы должны, чтобы попасть на место, пробраться мимо британских кораблей, а учитывая, что они сделали с Тони, не думаю, чтобы они салютовали нам. Кстати, есть еще одна новость с наблюдательного пункта. В залив входит моторная лодка с одного из британских судов, вероятно, там официальные парламентеры, они предъявят нам ультиматум, чтобы мы сдавались. Не исключено, что мы сумеем что-то сделать, скажем, взять их в заложники. — Фердинанд протянул Миранде свой бинокль. Она вскочила и выглянула в окно. В самом деле, через залив к их причалу направлялась лодка. Миранде хорошо был виден белый костюм морского офицера, сидевшего на руле.
— Выглядит совершенно безобидно, — заметила она. Затем навела бинокль на одного из пассажиров, это оказалась женщина.
— Боже! — воскликнула Миранда. — Просто поверить не могу. Это же Мерсия!
Фердинанд подскочил к окну, и она отдала ему бинокль.
— Она самая, — сказал Фердинанд. — И с ней там Флирт, и Ляпис, и Барри, и, Бог мой, это же… — Он опустил бинокль, чтобы объявить Миранде, кто же там еще, но она уже исчезла, сбежала по лестнице в одном халатике и кинулась к входной двери.
32
Любовь сделала свое дело
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА, НЕУЖЕЛИ ВЫ НЕ ЧУВСТВУЕТЕ? ВСЕ самое главное произойдет здесь. Мои персонажи собрались в одном месте, так что история каждого сможет найти надлежащее завершение. А это уже интереснее, чем в реальной жизни. Но ведь не исключено, что именно поэтому до сих пор и любят книги, выдуманные истории. Они кончаются, и обычно к концу все сюжетные линии сходятся, что гораздо приятнее, чем наоборот. Но ведь у нас все происходило на самом деле, и только моя книжная природа подталкивает меня к ясной и определенной развязке. И хотя жизнь персонажей вполне может продолжаться дальше, за пределы этих последних нескольких страниц, я, как книга, как и всякий художник, знаю, когда остановиться. Впрочем, воображение не останавливается никогда. Что-то я без меры расчувствовался и даже не рассказал вам, что было дальше. Но впереди у нас осталось так мало, и где-то на краешке сознания у вас, я уверен, уже теплится мысль, что все будет кончено, и очень скоро.
