— Спасибо, Реджинальд. В нашем подземном царстве почта бывает так редко.
— Не за что, старина, — отозвался твидовый и умолк, но и не думал уходить, а стал вертеть головой, рассматривая книги.
— Вам нужна моя помощь, Реджинальд?
— Нет-нет. Просто подумал, может быть, вы получили что-нибудь интересное. На продажу.
— Пока нет. Впрочем, сие не замедлит. — Питер начал было распаковывать посылку, но назойливый гость все не уходил, так что он снова поднял взгляд и властно спросил: — Итак?
— Да нет, ничего. Просто… Ну, мы за два года не выставили на продажу ни одной книги, и кое-кто просто… ну, вы понимаете…
— Интересуется, чем же я здесь занимаюсь? Высокооплачиваемый сотрудник, который фактически палец о палец за все это время не ударил. Я правильно вас понял?
— Нет, конечно нет. Мы и подумать не могли… Это просто болтовня.
— Понятно. Должен сказать вам, Реджинальд, что торговля старыми книгами — штучка весьма капризная, и она не склонна щедро одаривать скромных розничных торговцев; нет, ее надо долго баловать, потакать ей, чтобы она открыла доступ к своим сокровищам, надо обхаживать и умасливать, уговаривать и обольщать, и только тогда, после всей трудоемкой подготовки, ее можно трясти как последнюю шлюху, каковой она и является!
И Питер громко ударил кулаком по столу, так что кусочки кожи подскочили, а твидовый аж подпрыгнул. Питер посмотрел на него поверх своих очков:
— Уверен, что Директор ценит мою работу, даже если вы ее ни в грош не ставите.
— Ради всего святого, старина… — но слово уже было произнесено, оно делало свое дело, испугав беднягу до мозговых колик, заклинание прозвучало: «Директор». Никто не знал, почему Директор до сих пор держит в штате Питера; нельзя сказать, чтобы тот приносил фирме баснословные прибыли, и все же ему дозволялось год за годом сидеть в своем кабинете, неизвестно чем занимаясь. На работу он пришел с отличными рекомендациями, когда-то он был крупным дилером, одним из лучших букинистов страны. Мало что из происходящего в книжном мире могло ускользнуть от его недреманного ока, и какую книгу ни назови, он бы, наверное, ответил, где она находится, но при всем при том его отдел не провел ни одного аукциона. Как бы то ни было, планы Директора не обсуждаются, они претворяются в жизнь. Твидовый коротко кивнул и удалился. Вид у него был далеко не такой лощеный, как пару минут назад.
Отложив наполовину открытый пакет на стол, Перегноуз подошел к двери и запер ее. Вернувшись к столу, извлек из пакета стопку бумаг. На верхней странице традиционно стояли исходящие номера, грифы секретности, коды допуска и напоминание о мерах предосторожности; эту страницу Питер Перегноуз скомкал и бросил в пепельницу рядом со своей трубкой. Следующая страница начиналась с двух слов, уже известных нам с вами, двух слов, заставляющих мое сердце петь, — «Миранда» и «Браун».
* * *
Почему Перегноуз, скукоженный, пахнущий шпротным паштетом и похожий на мумию ссыльного большевика человечек, получил доступ к этой и другой конфиденциальной информации о Миранде, вскоре выяснится, а пока я просто хочу выразить свое негодование по поводу такого вторжения в ее личную жизнь. У него не было никакого права подглядывать за ней, читать досье на нее, о существовании которого она даже не догадывалась…
Да-да. Я знаю. Я рассказываю о ней на протяжении шести последних глав. Но если мы решили, что я расскажу о ней, а вы о ней прочитаете, это совсем другое дело. Это история любви, и вам необходимо ее узнать. В любом случае, от вас не пахнет копчушками.
В этот самый момент Миранда, оставшись на обеденный перерыв без подруги, двигалась вместе со мной в сторону Риджентс-парка, потому что сияло солнышко. А пронизывающий ветер ударил ей в спину, только когда она уже зашла в ворота.
Миранда, чувствуя себя всеми покинутой, одиноким облачком плыла через парк. Около озера, на самом берегу под деревом, она уселась; и ее юбка развевалась и танцевала на ветру. Мирандой овладело странное настроение — задумчивое, но в то же время какое-то рассеянное. У ее ног желтые нарциссы понимающе кивали ей.
Положив рядом с собой «диетический сандвич» толщиной с мою страницу и йогурт, Миранда пристроила меня на коленях, намереваясь спокойно почитать, открыла… но взгляд ее вдруг затуманился, нахлынули мысли о Мерсии, о Барри, о не дождавшемся ее Флирте, о том, какое все-таки дерьмо ее жизнь, и большая слеза капнула мне на страницу. Там, где бумага промокла, она изогнулась, потянулась к Миранде, пытаясь утешить ее. Плечи Миранды затряслись, она поджала нижнюю губу, прикрыла глаза и разрыдалась. Я беспомощно — опять беспомощно — лежал у нее на коленях и думал о том, как же она прекрасна, и понял, что, сколько бы мы ни сочувствовали другим, когда плачешь по-настоящему, оплакиваешь себя.
Потом к ней пришел Он. Он опустился на колено и предложил плачущей Миранде бумажный носовой платок.
— В это время года аллергия не дремлет, — произнес Он. — Но чихать мы на нее хотели, если у нас есть «Чистоносик».
Он улыбался победной улыбкой с рекламы указанных одноразовых носовых платков, своими нежно-пастельными тонами так и соблазняющей хорошенько высморкаться, и держал платок в протянутой руке. Миранда отрицательно покачала головой и закрыла рукой лицо, будто это могло скрыть от мира, что она ревет, как крокодил, потерявший вставную челюсть. По озеру, между утками и открытой эстрадой, шел круизный лайнер, и там снова был Он, теперь выглядевший несколько слащаво — в галстуке-бабочке и с зализанными назад волосами. Он стоял на корме, среди рвущихся ввысь воздушных шариков, а где-то еле слышно наигрывал джазовый оркестр. Он звал ее к себе, в путешествие по умопомрачительным норвежским фьордам.
— Где мне найти партнера для спарринга? — спрашивал Он, улыбаясь так же двусмысленно, как он делал это в рекламе.
Подбородок у Миранды задрожал, губы поджались, и на меня хлынул еще один ливень. Ничтожество, полное ничтожество. Ее никто никогда не полюбит. Она умрет в одиночестве, просто увянет. Не зная любви, не зная ничьей ласки. Она никому не нужна. В самом деле, если она сейчас умрет, разве кто-нибудь расстроится? Никто. Никто даже не заметит. Ну, может, мама. Где бы она ни была. Переиграть ее по части мелодраматизма еще никому не удавалось, и она ушла из дома на день раньше, чем это собиралась сделать Миранда. С тех пор они не встречались ни разу. Последняя весточка указывала на лайнер, совершающий круиз вокруг Скандинавии. Миранда вспомнила одинокую открытку из Эльсинора
[7]
, на которой мамочка нацарапала единственное слово: «Привет». Это было три года назад. Миранда представила себе, как мать стоит на палубе лайнера с тем симпатичным молодым человеком в галстуке-бабочке, и на мгновение улыбнулась, даже капелька слюны весело блеснула на ее зубах. Матери-одиночки, кому они нужны? Уж конечно, не ее отцу, кто бы он ни был. Тут забил еще один подспудный ключ чистейших слез; просочившаяся в нос мутная солоноватая жижа не только начала вылезать из ноздрей, но еще и потянула их за собой, когда Миранда попыталась вернуть ее, так что раздался некрасивый хлюпающий звук.
