Миранда и сама поверить не могла, что кричит все это Фердинанду, но, похоже, у нее было бы гораздо меньше проблем, если бы люди, которые явно не имели серьезных намерений, которым вообще не могло быть до нее никакого дела, просто не лезли бы в ее жизнь.
— Я только хотел… — начал Фердинанд.
— О, наш бойскаут еще не сделал сегодня свое доброе дело. Этому тебя мамочка учила?
Фердинанд вздохнул:
— Может быть, если бы вы просто мне не мешали…
— О, конечно, как только мы сталкиваемся с трудностями, мы сразу сматываем удочки, нам некогда, мы сыты по горло, не хотим этим заниматься, ничего не можем сделать, мы смущенно отворачиваемся, как… как… — Миранда хотела сказать «как все мужчины», но сообразила, что, собственно, смущенно отворачиваться как раз мужчинам и не свойственно говоря, поэтому закончила: — Как женщина.
Она выпалила это со смешанным чувством торжества и негодования. Подумать только, ветерок дунет, и он упадет, и станет таким же, как все остальные. Она чувствовала извращенную радость, превращая победу в поражение. Может быть, она сама подталкивала его к тому, чтобы разочаровать ее, но от этого лишь тверже укреплялась в своем мнении. На мгновение ей показалось, что много лучше быть правой, чем счастливой.
— Послушайте, я с вами знаком, — он посмотрел на часы, — меньше часа, а это значит, что у нас обоих все еще есть шанс остаться друзьями, если мы сейчас мирно разойдемся.
— Вот и прекрасно.
— Отлично.
Они погрузились в молчание, но ни один из них не двигался с места, как бы не желая сходить со своей принципиальной платформы, хотя платформа у них была одна — «Паддингтон».
— Ну так что? — сказал он наконец.
— Ну так что? — гордо повторила она.
— Попрошу мое пальто, — он протянул руку.
Миранда вдруг вспомнила, что она не только в его пальто, но и — пока не найдет чем прикрыться — в его власти. Она была уверена, что твердая феминистка вроде Мерсии немедленно сбросила бы с себя это пальто, как символ мужского гнета и господства, но Миранда всеми своими оголенными нервами и оголенными ногами чувствовала, что уже испила полную чашу всех унижений, которые могла бы вынести сегодня. Она еще поборется за себя.
— Я пришлю вам его по почте.
— Нет, спасибо. Мне оно нужно сейчас.
— Это нечестно.
— Если это называется «нечестно», то помоги бог тому, кто хотел бы остаться с вами друзьями.
— Не нуждаюсь я в друзьях! — солгала Миранда.
— Значит, бог ему уже помог.
Миранда, пожав плечами, повернулась и пошла по платформе.
— Пожалуйста, верните мне мое пальто, — крикнул вслед Фердинанд.
— Одолжите мне его, — не сдавалась Миранда.
— С какой стати?
— С такой, — обернулась она, — что вы можете оказать услугу всему сильному полу и продемонстрировать, что рыцари еще не перевелись. Для разнообразия можете разок поступить великодушно. Проявить благородство.
— Но я не хочу ничего демонстрировать, я, наоборот, хочу укрыться своим пальто.
— Дешевка, — прошептала Миранда. Ясно, что он не уступит. — Ладно, радуйтесь, — улыбнулась она и позволила пальто соскользнуть с ее плеч. Оно еще не достигло талии, а Фердинанд уже выглядел смущенным донельзя.
— Есть хотите?
Миранда остановила пальто и покачала головой:
— Мне холодно.
— Пообедаем?
— А как же насчет остаться друзьями?
— Это мы всегда успеем.
Так, а вот это уже кое-что. Обед. Вернее, ужин. Миранда попыталась скорчить гримаску, но мешала расплывающаяся по лицу довольная ухмылка.
— К сожалению, — сказала она, — я никуда не хожу, когда так одета.
— Мы возьмем такси, заскочим ко мне, подберем вам что-нибудь.
Миранда снова закуталась в пальто:
— О да, у вас там сплошь юбки!
— Если не хотите, тем лучше. Берите пальто, потом пришлете его по почте. Я просто хочу сказать, что был бы рад пообедать вместе с вами.
— Нет, но мне действительно нужно вернуться домой… Я совершенно не одета для ресторана.
— Ева была совершенна, когда была совершенно не одета.
Миранда сердито на него посмотрела. Как это типично для мужчин, притвориться, что уступил, а потом сделать дешевый выпад, когда меньше всего этого ожидаешь. Какие все мужчины, это так для них типично, всегда оставлять за собой последнее слово. Таковы все мужчины. Он такой же мужчина, как все… такой же мужчина… заглянула ему в глаза и подумала: такой мужчина…
— Пойдемте возьмем такси.
— Хорошо.
Фердинанд низко поклонился:
— Я должен идти следом за вами.
— О, в этом вы не одиноки, — гордо откликнулась она.
Фердинанд добродушно улыбнулся, щелкнул каблуками и склонил голову.
— Сим-салабим, — сказал он.
Вертикаль страсти
Теория заговора
А этот термин, как мы убедились, не поддается точному определению и может, в зависимости от политической конъюнктуры, означать что угодно — от животной страсти до благоговейного поклонения. Тем самым они облагораживают распутство наших предков с помощью своей специфической манеры выражаться, своего специфического слова «любовь», в которое вкладывают смысл гораздо более возвышенный, чем проявление примитивного инстинкта спаривания.
Так что же случилось недавно, всего-то несколько веков назад, из-за чего перевернулось все наше миропонимание? Где произошло Сотворение любви?
Глава четвертая
СОТВОРЕНИЕ ЛЮБВИ КАК ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ
Когда человек влюблен, он способен вынести больше, чем в другое время; он покоряется всему.
Фридрих Ницше (1844–1900).
«Антихрист»
СУЩЕСТВУЮТ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ВЕЩИ, БЕЗ КОТОРЫХ, ПОЛАГАЮ, человечество вполне могло бы обойтись. Скажем, волоски в ушах, пускание ветров в метро, дорожная полиция и станция «Суиндон». А что вы сказали бы о мире без любви? Возможно ли это себе представить? Тем не менее, уже в нашей эре именно таким мир и был почти тысячу лет. О «любви» забыли. Я не отрицаю, что между некоторыми индивидами еще вспыхивала страсть, но та идея, будто бы предназначение человека в жизни — найти свою любовь, оставила умы людей.
Когда Рим пал, все ростки представлений о возвышающей любви были затоптаны, а восставшая из праха империи Церковь допускала подобные чувства исключительно в виде любви к Богу. Высшую «любовь» можно было ощущать только к Господу.
Алчущим добычи гуннам, готам и вандалам некогда было рассиживаться, разводя слезливые сантименты о красоте любви. Эти яппи четвертого столетия рыскали по городам и весям, захватывая все новые рынки, прибирая к рукам то, что плохо лежит, и оставляя горы трупов. Им, людям деловым, жадным, энергичным и честолюбивым, было что сжигать, кого насиловать, где грабить. Они были на коне и пили как лошади. Невежественные готы полагали, что с их приходом все храмы заведомо стали готическими. Перед этими людьми открывались блестящие перспективы, они ясно видели свою цель и устанавливали новый мировой порядок.
