— Ах, да просто вся моя жизнь, — ответила Миранда, уже не стыдясь слез. — У меня жизнь только одна, и, может быть, она не очень-то, но другой у меня нет, и я ею горжусь и горжусь тем, что сама решаю, как ею распоряжаться.
Хлоп.
Фердинанд кивнул, глядя вдоль платформы, словно с трудом удерживался от слез.
— Я понимаю. Правда. — Наступил критический момент. — Наверное, я на работе слишком привык думать, будто бы умею убеждать людей сделать то, к чему они не готовы.
— Что вы хотите сказать?
— Ладно, мне очень жаль, мне не следовало ставить вас в такое трудное положение.
Раздался гудок, и состав вздрогнул, снимаясь с тормозов.
— Может быть, увидимся, когда я вернусь, — сказал Фердинанд.
На первый взгляд, его последняя фраза предполагала, что тогда все будет зависеть от желания Миранды, но сказано это было достаточно двусмысленным тоном, словно он мог думать, что все будет зависеть только от его желания. Миранда вдруг получила повод для беспокойства. Может быть, так и есть. Может быть, она упускает свой последний шанс быть с ним. Еще один гудок, и Фердинанд, высунувшись из окна, поцеловал Миранду. Сладчайший, нежнейший, романтичнейший, ароматнейший поцелуй, который Миранда когда-либо ощущала на своих губах. Она затрепетала, но губы оторвались от нее, и окно поехало вверх. Фердинанд быстро повернулся и исчез в обшитом дубовыми панелями купе.
* * *
Да, я самодовольно ухмылялся в ее сумочке. Да, я смотрел, как дурачок уезжает. Мысленно пожелал ему скатертью дорожки. Нам с вами опять не повезло. Никто ведь не отказывается, когда книга переносит его в мир романтики.
* * *
Барри, отнюдь не случайно, тоже был на вокзале Виктории, хотя точнее было бы сказать, что он витал в облаках. В ту секунду, когда Фердинанд оторвался от Миранды, он на вокзальной стоянке любовно гладил изящные обводы зеленого «бентли», несравненного, высшего объекта своих вожделений. Картинок с этой моделью на стенах отдела доставки висело больше, чем фотографий голых женщин, а таких фотографий там было, конечно, немерено.
— И вы хотите, чтобы я на ней поехал?
— Да, боюсь, что сам я не умею, — сказал Перегноуз.
— Через всю Европу, в Венецию…
— Да, я вам заплачу.
Словно бы сам Господь Бог сошел с облаков, чтобы пожать ему руку и признать: «Слушай, Барри, давно хотел тебе сказать, ты классный парень, без балды, ты мужик что надо».
Перегноуза уже изгрызло множество сомнений по поводу того, чтобы отправляться куда бы то ни было, не говоря уж о длительной автомобильной поездке, с этим достаточно противным, неотесанным парнем, но он перебрал все варианты и позвонил Барри только после того, как убедился, что не знает больше никого, кто умел бы водить машину.
Барри возбуждался все больше.
— Значит так, я буду готов выехать сразу после работы, — сказал он. Он должен вернуться на работу. Он обязан показать Дэйву и прочим фраерам, как выглядит настоящий фраер, который паркует «бентли» модели «Continental GT» на погрузочном дворе.
Питер отдал Барри ключи.
— Как вы считаете, вы сможете подбросить меня до Бонд-стрит?
* * *
Ультра ван Дик оглядел свое купе. Тесновато, но комфортно, учитывая, что это старый поезд. Обшивка из дорогого темного дерева, каждая панель тускло отражает свет под немного другим углом и играет немного другими оттенками. Во всех уголках приютились хитроумные бытовые приспособления эпохи короля Эдуарда, позволяющие сэкономить место и время. Багаж аккуратно разложен, а в ведерке со льдом позвякивает бутылка шампанского. Он подошел к бутылке и взял ее в руки. Несколько капель стекло в ведерко, но лед еще практически не тает. Ярко блеснула смоченная влагой этикетка: Chateu de Rhone Que C’est Ce Q’onc 1978. Немного грубовато, но все-таки впечатляет. Фердинанд удовлетворенно вздохнул — денег сколько хочешь, никаких наемных убийц, никаких бородатых коммунистов, только симпатичная девушка и куча романтики; не задание, а сплошь удовольствие. Снимая с горлышка фольгу, он мысленно поблагодарил Перегноуза, который нечаянно дал толчок этой наиприятнейшей, щедро профинансированной операции. Пробка выскочила с веселым хлопком, и из горлышка хлынула белоснежная пена. Аккуратно и неторопливо Фердинанд стал наполнять два бокала.
— Откуда ты знаешь, ты, самодовольный болван? — раздался позади него голос Миранды.
Он не стал оглядываться, лишь самодовольно улыбнулся. Фердинанд уже больше двух минут знал, что она стоит позади него. Нужно очень много тренироваться, чтобы незаметно подкрасться к такому опытному оперативнику, как Фердинанд. В самом деле, от его чуткого слуха не ускользнуло, что дверь вагона хлопнула через пятнадцать секунд после того, как он отвернулся от окна.
— Я не знал, — ответил он, поворачиваясь к ней с поднятыми бокалами. — Всего лишь надеялся.
Поезд, покачиваясь, набирал скорость, а Миранда улыбалась. Она пожала плечами:
— Ну, я просто оказалась на платформе номер один, и до конца обеденного перерыва мне было нечем заняться, так что я подумала: вот, Венеция, «Восточный экспресс», почему бы и нет? Или сюда, или вернуться к своей печеной картошке и творогу.
— Ты в самом деле очаровательна, — сказал Фердинанд.
* * *
— Вы не знаете, было ли что-нибудь на предмете, которым нанесена ваша рана?
— Это была туфелька.
— Ну да. Вы говорили. Очень острая туфелька.
— Ну да, очень острый каблук очень острой туфельки.
— Так вы считаете, что эта туфелька могла на что-нибудь наступить, прежде чем нанесла вам рану?
— Ну конечно. Я полагаю, что это вполне возможное дело.
— Может быть, какие-то фекалии? Может быть, собачьи?
— Очень может быть. Простите, но ваши настойчивые расспросы меня нервируют. К чему они?
— Да вот, похоже, что рана инфицирована, и, боюсь, это опасно.
— Но вчера вечером рана была обработана антисептиком.
— Разумеется. Но он, видимо, не проник достаточно глубоко.
— Не кажется ли вам, что вы могли бы говорить не так уклончиво? В чем дело?
— Гангрена.
— Гангрена? Но дело было только вчера вечером.
— От этого ваш случай становится только любопытнее.
— Доктор, при всем моем уважении, к черту ваше любопытство, это моя нога, что-то ведь можно сделать?
— Что ж, мы можем ввести вам антибиотик внутривенно, но если он не доберется до инфекции достаточно быстро, возможно, нам придется говорить об ампутации.
— Простите. Мне что-то нехорошо. Не могли бы вы повторить?
— Назначать антибиотики рискованно, потому что они могут не подействовать достаточно быстро, чтобы спасти вашу ногу.
