Когда я добралась до квартиры, перепрыгнув через отсутствующую деревянную ступеньку, — ее сожгли еще в декабре — то сразу заметила, что дома пусто. По крайней мере, ни света, ни признаков жизни не было.
— Есть здесь кто? — окликнула я, вошла и поставила полотняный мешок с провиантом на стол.
Отец сидел на стуле, обхватив голову руками. Кровь сочилась сквозь его пальцы.
— Папа! — воскликнула я, подбежала и убрала его руку, чтобы осмотреть рану. — Что случилось?
Он смотрел на меня невидящими глазами.
— Они забрали ее… — Голос его оборвался. — Они забрали твою маму.
Оказалось, что необязательно быть в списке, чтобы тебя депортировали. Или, возможно, мама получила свое «приглашение на свадьбу» и решила ничего нам не рассказывать, чтобы не волновать. Всего мы не знали; единственное, что нам было известно: отец вернулся с работы домой и застал в гостиной солдат СС, которые орали на мою маму и дядю. К счастью, Бася унесла Меира на прогулку, и ее дома не было. Мама бросилась к отцу, но его ударили прикладом винтовки, и он упал без сознания. Когда очнулся, мамы уже не было.
Отец рассказал мне это, пока я обрабатывала рану у него на лбу. Потом он усадил меня на стул, опустился на колени, снял с моей левой ноги сапог и ударил каблуком об пол. Тот отскочил, открылся тайничок с золотыми монетами. Папа достал их.
— В другом сапоге есть еще, — сказал он, словно пытаясь убедить себя, что поступает правильно.
Потом опять надел сапог мне на ногу, взял меня за руку и повел на улицу. Несколько часов мы бродили по гетто, пытаясь узнать, кто занимается депортацией. Люди шарахались от нас, как будто несчастье заразно. Солнце опускалось все ниже и ниже, пока не разбилось о крыши домов, словно желток.
— Папа, — напомнила я, — скоро начнется комендантский час.
Но он, казалось, меня не слышал. Я испугалась, что отец решил: если он не сможет найти маму, ему незачем жить.
Очень скоро нас арестовал патруль СС. Один из полицейских ткнул пальцем в отца и завопил:
— Убирайся с улицы!
Но отец продолжал приближаться к нему, протягивая монеты на ладони. Солдат прицелился.
Я прикрыла собой отца.
— Пожалуйста! — взмолилась я по-немецки. — У него в голове помутилось.
Второй патрульный шагнул вперед, положил руку на плечо товарища, и тот опустил пистолет. Я опять смогла дышать.
— Was ist los? — спросил он. («В чем дело?»)
Отец взглянул на меня. На его лице читалась такая мука, что мне было больно смотреть ему в глаза.
— Спроси, куда ее увели.
Я послушалась. Объяснила, что мою маму и дядю сегодня увели из дома солдаты, и мы пытаемся их разыскать. Потом отец заговорил на международном языке: начал совать золотые монеты в защищенную перчаткой руку солдата.
В свете уличных фонарей ответ полицейского обрел форму. Слова заполнили все пространство между нами.
— Verschwenden Sie nicht ihr Geld! — рявкнул он и швырнул монеты на камни. Потом кивнул в сторону нашего дома — напомнил о том, что мы нарушаем комендантский час.
— Мое золото ничем не хуже, чем у остальных! — гневно крикнул им в спину отец. — Мы найдем кого-нибудь другого, Минка, — пообещал он. — Обязательно найдется в гетто солдат, готовый за деньги поделиться информацией.
Я опустилась на колени и собрала блестевшие на булыжной мостовой монеты.
— Да, папа, — ответила я, зная, что это неправда. Потому что поняла, что сказал солдат.
«Не тратьте понапрасну деньги».
***
На следующий день после маминого исчезновения я отправилась на работу. Несколько девушек отсутствовали, остальные плакали над нашивками. Я села за печатную машинку, попыталась погрузиться в требования-заказы, но ничего не получилось. Когда я сделала опечатку пятый раз подряд, то ударила кулаком по клавишам, и они одновременно взлетели вверх, печатая строку какой-то чепухи, словно весь мир начал говорить одновременно.
Герр Фассбиндер вышел из своего кабинета и застал меня в слезах.
— Ты расстраиваешь других девочек, — заявил он.
Еще бы! Я видела, как некоторые таращатся на меня через окно, которое отделяло мой стол от цеха.
— Иди сюда.
Я прошла в его кабинет и села, как садилась, собираясь записывать под диктовку.
Герр Фассбиндер не стал делать вид, что ничего не знает о вчерашнем Aussiedlung. И не начал успокаивать меня. Просто протянул носовой платок.
— Сегодня будешь работать здесь, — сказал он и вышел, закрыв за собой дверь.
Пять дней я двигалась на работе, как автомат, а потом дома — как привидение, молча ухаживая за отцом, который перестал есть и все время молчал. Бася кормила его с ложечки бульоном, как кормила Меира. Я понятия не имела, как папа выстаивает смену в пекарне, и решила, что его товарищи делают за него то, что он не способен сделать сам. Я не знала, что хуже: в одно мгновение потерять мать или постепенно терять отца.
Однажды вечером, возвращаясь с фабрики, я почувствовала за собой тень — она дышала мне в спину, словно дракон! — однако, оборачиваясь, не видела никого, кроме изможденных соседей, которые спешили попасть домой и закрыть за собой дверь, пока беда не вползла к ним через порог. Тем не менее я не могла отделаться от ощущения, что меня преследуют. Страх все нарастал, удваивался, увеличивался, заполнял каждую клеточку мозга — так поднималось папино тесто, если дать ему достаточно времени. Сердце бешено колотилось. Я ворвалась в квартиру, которая стала неуютной, когда обе мои кузины исчезли, — как будто мы незаконно заняли жилплощадь, а не находились там на правах гостей.
— Бася! — крикнула я. — Папа!
Но, как обычно, мне не повезло: я была дома одна.
Я размотала шарф, расстегнула пальто, но снимать не стала, потому что в квартире отопления не было. Потом сунула в рукав нож — так, на всякий случай.
Из одной спальни — той, где жили мои троюродные сестры, когда мы только переехали, — раздался шум. Я, насколько могла тихо в своих тяжелых ботинках, прокралась по коридору и заглянула в открытую дверь. Одно из оконных стекол было разбито. Я огляделась в поисках камня, но ничего похожего на полу не валялось. Я опустилась на колени и принялась руками сгребать осколки в подол юбки.
Там… Ничего мне не показалось! Краем глаза я заметила метнувшуюся тень.
Я вскочила, стекло с грохотом посыпалось на пол. Я рванула дверь спальни и увидела за ней высокого худого парня, который разбил окно, чтобы спрятаться в квартире. Я выхватила нож из рукава, удерживая его в углу.
— У нас ничего для тебя нет! — воскликнула я. — Ни еды. Ни денег. Уходи!
