Солдаты приказали нам идти быстро, и я боялась, что отец не будет успевать. Я сама была слаба, организм обезвожен, да и дорога, по которой мы шли, плыла перед глазами — но я была крепче, чем отец.
— Вокзал недалеко, — подбодрила я его. — Ты сможешь дойти, папа.
Я взяла его чемодан в свободную руку, чтобы ему хоть тяжести не пришлось нести.
Когда шедшая впереди меня девушка споткнулась и упала, я остановилась. Отец тоже встал. Началась давка — как будто волна ударилась о дамбу.
— Was ist los? — спросил ближайший к нам солдат.
Он пнул девушку ногой, наклонился и поднял лежащую на обочине палку. Ударил ею девушку и приказал встать.
Когда она не послушалась, он намотал ее волосы на палку, потянул, рванул сильнее. Снова велел ей подняться, а когда она осталась лежать, принялся поворачивать палку, пока девушка не закричала, — ее волосы отрывались от головы, как кромка от платья.
Подошел второй солдат и выстрелил девушке в голову.
И неожиданно опять стало тихо.
Я закричала. Не смогла сдержаться. Мозги девушки, имени которой я даже не знала, брызнули мне на сапоги.
На моих глазах убивали десятки людей — я уже перестала пугаться. Те, кому стреляли в грудь, падали, словно камни, чисто и аккуратно. Те, кому выстрелили в голову, оставляли беспорядок: брызги серого вещества, пенистые розовые ткани… И теперь они оказались у меня на сапогах, застряли в швах… Я гадала, что это была за часть мозга. Которая отвечала за речь? За двигательную активность? За воспоминания о первом поцелуе? О домашнем любимце? Или о дне, когда она переехала в гетто?
Я почувствовала, как отец с силой, которую, как мне казалось, уже утратил, схватил меня за руку.
— Минуся, — прошептал он, — посмотри на меня. — Он дождался, пока я встретилась с ним взглядом и мое дыхание немного успокоилось. — Если ты умрешь, то от пули в сердце, а не в голову. Обещаю.
Я осознала, что это ужасная версия игры, в которую мы когда-то играли, планируя его похороны. Только на этот раз мы планировали мою смерть.
До самой посадки в поезд отец молчал. Наши чемоданы куда-то унесли, а нас самих загнали в товарные вагоны, словно скот. Отец сел на пол и обнял меня, как обнимал в детстве.
— Мы с тобой, — негромко сказал он, — откроем еще одну пекарню там, куда приедем. И люди будут приходить издалека, чтобы поесть нашего хлеба. Каждый день я буду печь для тебя булочку с корицей и шоколадом. И когда я достану ее из печки, пахнуть она будет божественно…
В вагоне стало тихо, все начали прислушиваться к папиным фантазиям.
— У меня можно отнять дом, — продолжал он, — деньги, жену и дочь. Можно отнять средства к существованию, пищу и… — он запнулся, — …внука. Но мечту у меня отнять нельзя.
Его слова, как паутина, затягивали всех. Раздался одобрительный ропот.
— А я мечтаю о том, — сказал сидящий напротив мужчина, — чтобы сделать с ними то, что они сделали с нами.
Нас напугал стук в деревянную стену вагона.
Мы, они…
Но не все евреи были жертвами. Староста Румковский сидел с супругой в тепленьком местечке и составлял списки руками, на которых осталась кровь моих родных. И не все немцы — убийцы. Например, герр Фассбиндер спас в ночь, когда увозили детей, столько людей.
Еще один резкий удар по вагону, на этот раз прямо у меня над головой.
— Бегите, — прошептали снаружи. — Если можете, бегите. Этот поезд идет в Освенцим.
Начался хаос.
Платформа, на которой нас высадили, напоминала людское море. Тела наши затекли, мы задыхались от жары и жадно хватали ртами свежий воздух. Все кричали, пытаясь разыскать родных, докричаться через шеренги солдат, которые стояли через каждый метр с направленными на нас автоматами. Мужчинам приказали идти в одну сторону, женщинам — в другую. Вдалеке виднелась длинная очередь из тех, кто приехал до нас. Я разглядела кирпичное здание с трубами.
Несколько мужчин в полосатых робах помогали нас рассортировать. Они напоминали одуванчики — когда-то яркие и живые, а сейчас высохшие и ожидающие, что их унесет одним дуновением ветра. Нам по-польски приказали оставить вещи на платформе. Я схватила какого-то мужчину за рукав.
— Это фабрика? — спросила я, указывая на здание с дымовыми трубами.
— Фабрика, — ответил он, обнажая желтые зубы. — Фабрика, где убивают людей.
В ту же секунду я вспомнила Герша, который рассказывал о том, что случилось с моей мамой. Тогда я решила, что он нас обманывает или сошел с ума.
Отец пошел налево с другими мужчинами.
— Папа! — крикнула я, бросаясь к нему.
Меня ударили прикладом в висок, да так, что искры посыпались из глаз. Когда я пришла в себя, папа уже шел по платформе в толпе мужчин. К моему удивлению, меня вела, почти тащила на себе женщина, с которой мы работали у герра Фассбиндера на фабрике. Я оглянулась, вытянула шею и увидела отца перед офицером в начале очереди. Тот стоял, приложив палец к губам, и оценивающе разглядывал каждого, кто к нему приближался.
— Links, — бормотал он. — Rechts.
Отца отправили налево, в более длинную очередь.
— Куда его уводят? — истошно закричала я.
Но мой вопрос остался без ответа.
Меня толкали и дергали, пока я не оказалась перед одним из эсэсовцев. Он стоял рядом с человеком в белом халате. Именно этот в белом халате указывал, кому куда идти. Солдат, высокий блондин, держал пистолет. Я оглянулась, пытаясь разглядеть отца в движущейся людской массе. Человек в белом халате схватил меня за подбородок, и я едва сдержалась, чтобы не плюнуть в него. Он осмотрел синяк на моем лице, который уже начал наливаться, и пробормотал:
— Links.
И указал налево.
Я обрадовалась. Меня отправили в ту же сторону, что и папу, а это означает, что мы встретимся.
— Danke, — прошептала я по привычке.
Но эсэсовец услышал, что я пробормотала себе под нос.
— Sprichst du deutch? — спросил он.
— J-ja, fließend, — заикаясь, ответила я. («Свободно разговариваю».)
Он наклонился к человеку в белом халате и что-то сказал шепотом. Тот пожал плечами.
— Rechts, — заявил он.
Я запаниковала.
Отца отправили налево, а меня отправляют направо из-за моей глупости, ведь я заговорила по-немецки. Может, я их обидела? Может, я не должна была отвечать? К тому же на их родном языке? Но я явно оказалась в меньшинстве. Остальных женщин, включая и ту, с которой мы работали у герра Фассбиндера, отправили налево. Я начала умолять, чтобы и меня отправили налево, но один из поляков в полосатой робе толкнул меня направо.
