Действительно, правое переднее колесо являло зрелище самое неэстетичное, мягко прижавшись к земле толстой складкой. И на крыле две аккуратные дырочки. Это явный минус.
Серьезно посмотрев на раны своей машины, я подняла голову и прищурилась на Игорька.
— Ты что, гвоздиком здесь поковырял, пока меня не было?
Его лицо побагровело. Дав паузу секунд в тридцать, не меньше, он выпалил серию матерных выражений. Ничего оригинального — обычный набор.
— Знаешь, Игорек, у меня есть один знакомый интеллигент, он умеет ругаться трех— и четырехэтажными выражениями. Хочешь познакомлю? Для эрудиции.
Я переложила из «бардачка» в сумочку необходимые мне предметы, заперла машину и пошла вдоль дома.
В три притопа он меня догнал.
— Ты куда?
— Сегодня я запланировала поездку в Радищево, сейчас поймаю частника какого-нибудь, он и домчит меня за пару часов. А у тебя будет время поматериться еще.
— Но Олег сказал — не рыпаться?
— Вот ты и не рыпайся, а я не работаю у него, я выполняю для него работу — разницу уловил?
— Нет.
— Я делаю то, что считаю нужным, лишь бы результат устроил заказчика.
Я продолжала решительно идти вперед, но было ясно — никуда не денешься, придется мне с этой дубиной еще покататься.
И точно, выйдя на перекресток, Игорек недовольно проговорил:
— Ну, пошли на стоянку к моей машине.
— Ты хочешь, чтобы я порисовала на ней гвоздиком, и мы были бы в расчете?
— Ты что, смеешься? — Из ушей у него повалил пар, а из глаз — огонь, нужно было потихоньку сбрасывать давление, а то еще лопнет посреди дороги.
— Конечно, а ты и не заметил? — Я примирительно взяла его под руку.
До стоянки дошли в замечательном молчании. Продолжая молчать, выехали.
— В Радищево? — с ненавистью спросил Игорек. — Ремень пристегни.
— В Радищево чуть позже, давай сначала заедем к Гудковой. Я извинюсь перед ней, что не смогла проследить за передвижением ее бойфренда, и заодно, может быть, что-нибудь и разнюхаю.
— Говори, куда. — Игорек стал играть в полное равнодушие, наверняка очень кстати вспомнив, что все бабы дуры.
Нины дома не оказалось, мой план с визитом рухнул. Позвонив ей домой по сотовому телефону Игорька, я узнала от вежливого автоответчика, что Нина вернется сегодня поздно и лучше искать ее завтра. Что мы и сделаем.
— Ну что ты все крутишься по городу? — с легким негодованием спросила я Игорька. — Я же тебе еще час назад сказала, что едем в Радищево!
Он только сжал плотнее губы и, так как руки были заняты рулем, похоже, начал выбивать марши правой ногой. Я этого, конечно, не утверждаю, но в слишком уж странном темпе мы поехали. Нужно перестать его нервировать, а то с таким настроением можно запросто поскользнуться на бордюре и приплюснуть нос «фольксу».
За город выскочили без происшествий. Дорвавшись до трассы, Игорек притопил под 160 и, чувствуя себя в меру круто, начал приходить в хорошее настроение.
Время подходило к обеду, солнце начало жарить немилосердно.
— Слышь, ты! — Игорек, не отрывая глаз от дороги, прикурил сигарету. — Зачем нам в самое пекло тащиться в эту дыру? Тут недалеко пруд есть. Освежимся — дальше поедем.
— Давай, — согласилась я.
Игорек свернул, и нас затрясло по кочкам.
— Ты умеешь выбирать дороги, — одобрила я.
— Ничего. Зато классная профилактика геморроя, — добродушно сообщил он. Поднявшись на пригорок, мы увидели внизу среди редких посадок приличных размеров лужу.
— Ты глянь — и народу никого! — И мы начали спускаться.
Остановившись на берегу, Игорек открыл все двери, включил погромче магнитофон. Я вышла. Лужа оказалась очень даже приличных размеров, можно было и искупаться. Людей не было, но следы их присутствия валялись на каждом шагу. Я скинула туфли и сразу же наступила на пробку от пивной бутылки.
— Устроим дикий пляж, Танька. Нудизма не боишься? — Игорек уже разоблачился выше пояса и смотрел на меня исподлобья, расстегивая ремень на брюках.
— Ты хочешь сказать, что у тебя трусы рваные? — Я лениво зевнула и потянулась.
— У меня плавки «Адидас»! — обиделся он, и у него задрожали крылья носа.
— Голый мужчина — жалкое зрелище, — сказала я и стянула с себя все лишнее. Больше Игорек слова не произнес, очевидно, переживал крушение своих донжуанских планов.
Когда часа через полтора мы садились в машину, он с отчаянием произнес:
— Ты знаешь, а меня все знакомые считают злостным бабником.
— Я слышала, что мужики, которые боятся женщин, любят распускать о себе такие слухи.
Он так и рванулся ко мне.
— Я баб не боюсь! — рявкнул он и схватил меня за плечи.
— Хорошо-хорошо. Успокойся, просто у меня очень не развит вкус, и ты мне не понравился, — нежно и спокойно произнесла я.
Игорек завертел головой. Видно, хотел сплюнуть с досады, но вокруг был салон его машины. Поэтому он только клацнул зубами, хлопнул дверцей и завел мотор.
До Радищева доехали в молчании. Если бы не орущий магнитофон, я бы уснула от скуки — и так зевала всю дорогу.
Проезжая мимо первых домов городка, он процедил:
— А сейчас куда?
— Давай на вокзал.
— А где это?
— Откуда я знаю?
— Ты же все знаешь! — глупо проворчал он и через открытое стекло проорал: — Эй, мужик! А как до вокзала доехать? Чего?
Получив короткое объяснение, он свернул, и мы потряслись дальше.
Вокзал оказался длинным одноэтажным зданием с грязно-белыми стенами.
Между окон висели совсем уж запачканные плакаты тех еще времен:
…
Радищево — город-здравница,
Радищево — порт пяти морей,
Радищево — город цветов,
Радищево — город дружбы.
Вокруг было душно, пыльно. По перрону слонялась пара небритых мужиков; под плакатом о морях валялся пьяный абориген в собственной луже. Наверное, ему приснилось одно из пяти морей.
— Куда дальше?
— Поставь машину рядом с кассой.
Я вышла и огляделась. Из-за решетчатого окошка кассы на нас посматривали два внимательных глаза. Вот мы сейчас и проверим, насколько они внимательны.
Я подошла и заглянула внутрь. Тетка лет сорока с демократической прической и в платье в горошек жевала яблоко и, кивнув мне, спросила:
— Что тебе, дочка? — и откусила еще.
