Аполлон в лодчонке-то и поспешил на крик. Картина ему открылась неприглядная. Двое парней в красноармейских шапках — эти ни с какими другими не спутаешь! — тащили в камыши девку. И была она такая красотка глаз не оторвать! Потом-то Аполлон понял, что кричала она не столько от страха, сколько от злости. Тогда же кровь ему в голову кинулась. Деваха упирается, волосы белокурые по плечам рассыпались, — сами насильники в теплых шинелях, а она в легком платьице, да ещё на груди разорванном…
Солдаты эти Аполлона шибко разозлили, но он исподтишка никогда не нападал. Причалил к берегу, на твердую землю ступил и сказал без всякой злобы, для завязки разговора:
— Бог в помощь, мужики!
Те поначалу вздрогнули, — что за черт, откуда взялся? — потом рассмотрели: какой-то мужичонка невидный. Сила кое-какая чувствуется, а только все одному против двоих не сдюжить. И оружия с собой никакого. Откуда же им было знать, что Аполлон без ножей и спать не ложится, что мечет он их в любую цель с обеих рук и на всем Азове в этом искусстве ему равных нет!
— Отпустите! — предложил им спокойно Аполлон.
Тем временем девка на руках у того, что её держал, совсем обмякла должно быть, придушили её, чтоб не кричала.
Второй красноармеец был помоложе; его старший товарищ пойманную птичку в укромное местечко волок, а он следом их ружья нес — обстоятельный мужик! Этот второй и стал Аполлону объяснять:
— Ты за кого вступаться хочешь? Неужто бы мы хорошую-то девку сильничать стали? А такую дрянь! Она ж — немецкая подстилка!.. Все равно её в расход пускать — чего напоследок не попользоваться?!
Может, любой другой и поверил бы, отступился — только не Аполлон. Он с детства жил среди таких женщин, какой якобы была та, которую сейчас тащили в камыши. Если она такая — чего же ей сопротивляться? Станет она разве кричать да побои переносить? Если они ей и вовсе противны — смирится и будет терпеть, пока насильники тешиться станут, — ей не привыкать! Потому Аполлон сказал ещё раз, но уже построже:
— Отпустите!
Старшой на его строгость хмыкнул, девку опять потащил, а напарнику через плечо бросил:
— Кешка, пристрели его, он мне надоел!
Названный Кешкой снял с плеча ружье, но не успел и передернуть затвор, как случилось невероятное: в воздухе что-то легко просвистело, и его старший друг споткнулся, грузно рухнув на свою жертву.
Кешка побледнел — из шеи товарища торчала рукоятка ножа, но бежать не стал и пощады не запросил. Аккуратно прицелился, но Аполлон уже в азарт вошел. На землю кинулся и снизу, в падении, второй нож метнул. Пуля над ним, лежащим, таки свистнула, но сам стрелок уже завалился навзничь с предсмертным хрипом.
Во сне, правда, все было не так: насильники никак не хотели помирать, а с ножами в горле стреляли в него, стреляли… Аполлон не знал, что в выстрелы его сна превращались звуки споров у костра; а когда Черный Паша с Катериной запели и над землей поплыла тихая чарующая песнь — петь громко не решились, чтоб не накликать какое лихо, а не петь уже не могли, — Аполлону стала сниться спасенная им девица.
Спасенная целовала его, заглядывая прямо в душу небесными очами, и говорила:
— Юлией меня зовут, запомни! Злой рок вырвал меня из родительского дома — я была богата и знатна, но я ещё поднимусь, и я не забуду своего спасителя. Сначала я думала, что, назвав тебя именем Аполлона, кто-то хотел над тобой посмеяться, но теперь я знаю: ты — Аполлон, и тебе есть чем гордиться…
Аполлон не понимал и половины из того, что твердила ему эта красивая, горячая девка. Он просто смотрел на неё во все глаза, боясь прикоснуться, точно она могла от его прикосновения разбиться или ещё как-то испортиться. Она сама, в лодке, притянула его к себе и сказала:
— Люби меня!
Он и любил. Со всей силой своей одинокой искореженной души, где теперь до самой смерти будет ножом вырезано её имя:
— Юлия!
ГЛАВА 4
— Агния… — начал Флинт и, заметив, как на лбу Ольги появилась недоуменная морщинка, упрямо продолжил: — Агния сейчас бы в революцию кинулась. Начнет, бывало, рассказывать, какая жизнь будет на земле, когда не станет богатеев, — заслушаешься! Мне странно было это слышать, ведь её семья — не из бедных. Но Агния говорила, что когда богатые с лица земли исчезнут, то их, женщин, перестанут покупать за деньги.
— Она имела в виду наше время?
— Конечно. К ней посватался сын богатого судовладельца Федорова, и потому её родители запретили нам впредь встречаться. Мол, её жениху может это не понравиться. Вот Агния и говорила, что её родители свою дочь за деньги отдают. Мы решили бежать с нею в Одессу и там обвенчаться. До вокзала собрались добираться порознь, а там встретиться. Накануне она уже чувствовала себя неважно, но мы думали — от волнения. В день отъезда я прождал её на вокзале до глубокой ночи, она так и не появилась. Что я мог подумать? Предала! Тем более что этот Федоров был мужчина на зависть! Мало того, что богатый, он ещё считался одним из самых красивых мужчин в нашем городе. Женщины по нему с ума сходили. Такой молоденькой девчонке должно было быть лестно его внимание… Я уехал в Одессу один. Кем только не приходилось работать, чтобы постичь нелегкую науку мореплавания! Какие унижения приходилось терпеть! Но я должен был все перебороть, чтобы вылезти из нищеты, чтобы добиться положения в обществе, при котором со мной бы считались и меня бы уважали… Женщины для меня не существовали. Казалось тогда, все самое плохое в жизни связано с ними. Женщины разоряли богатых мужчин и пускали их по миру! Сильные мужчины спивались и опускались на самое дно жизни! Храбрые мужчины дрались из-за своих самок и убивали друг друга в угоду им!
— Но не из-за женщин же вы стали работать с Черным Пашой? — нетерпеливо перебила его Ольга.
— Ах, вот вы о чем… — он усмехнулся. — Чего уж скрывать: прежде чем я стал хозяином этой лодки, пришлось мне и от таможенников побегать, и каторжников от гнева властей спасать, и с Исмаил-беем подружиться…
— А кто это — Исмаил-бей?
— Так… Один неразборчивый в средствах турок. Казалось бы, богатства у него — на несколько поколений хватит! Огромный гарем, земля, влияние среди своих — все ему мало!
— Я, признаться, раньше думала, что гаремы остались только в сказках "Тысяча и одной ночи".
— Не только. Богатые сластолюбцы и сейчас могут позволить себе иметь много женщин. Большинство из них держат в гаремах насильно — для этого тоже люди нужны. Словом, Исмаил-бей предложил Черному Паше большие деньги за рабов. Сам-то он имеет на этом деле намного больше, но не бычками же и камбалой торговать Черному Паше!.. Я-то в его команде не состою, а подряжаюсь отдельно на каждый рейс. Месяц назад капитан Костадинов в перестрелке с пограничником погиб, вот и пришлось мне в очередной рейс везти живой товар. Он, кстати, оказывается намного выгоднее…
— Как вы просто говорите — живой товар! — обиделась Ольга. — Почему, скажите, я должна быть товаром? Разве я — рабыня, а не свободная гражданка своей страны?
