С некоторых пор Алька стал пользоваться симпатией и Аполлона, когда тот увидел, как тщательно хлопец разминает свои мышцы. А услышав, что Аполлон жалуется, как у него временами сводит пальцы — сказывалось его рыболовецкое прошлое, — мальчик предложил товарищу упражнение, снимающее боль; потом и сам стал массировать ему руки. Контрабандист, не привыкший к вниманию и заботе, и вовсе растрогался. Теперь он незаметно держался к Альке поближе на случай, если славного парнишку кто попробует обидеть.
А Синбат в лице Альки обрел своего единственного благодарного слушателя. Уставшие от его россказней старшие товарищи махали руками и сплевывали после первой же фразы Синбата: "Когда мы с Флинтом…" Черный Паша обычно, выслушав красочное вступление, рубил коротко: "Брехня!" Синбат смертельно обижался, потому что в его рассказах основная идея всегда была правдивой, а то, что он украшал повествование разными красивостями, по его разумению, только добавляло интереса. Алька единственный дослушивал истории до конца и уж вовсе лил бальзам на раны Синбата-рассказчика просьбами: "А что дальше?" За это он даже научил мальчишку некоторым своим любимым песням и теперь, улыбаясь, слушал, как пацан вяжет узлы и напевает:
В Неапольском порту
С пробоиной в борту
"Жанетта" починяла такелаж…
Хозяйственный Батя окинул взглядом работящую артель и остался доволен, но тут он повел глазами чуть в сторону и увидел вопиющее безобразие: их московский гость Константин Первенцев спал сном младенца и блаженно улыбался во сне! Видно, легендарный Георгий Васильевич не только прощал ему потерю ценных бумаг, но и благодарил за проявленное мужество…
— Та нехай ще поспыть! — остановила Катерина решительно зашагавшего к соне Батю. — Вин якого лыха натерпився вид тих билых!
— Чем он нам поможет? — солидно поддержал её и Алька, на минутку прислоняясь к Бате и любовно поглядывая на него снизу вверх. — Только в ногах путаться будет… Небось, зарядку не делал?
— Не до зарядки тут! — вздохнул его старший товарищ и тоскливым взглядом окинул Альку. — Значит, тоже с ними, в Москву?
— Какую Москву? — спросил продолжавший безмятежно ему улыбаться Алька.
— Значит, ещё ничего не знаешь? Не волнуйся, скажут! И разойдемся мы с тобой в разные стороны, как в море корабли!
— Батя, я не хочу, слышишь, не хочу с тобой расставаться! — губы Альки задрожали, хотя он все время помнил слова отца о том, что мужчины не плачут.
— Черный Паша сказал: как твоя сестра решит, так и будет! — Батя был расстроен ничуть не меньше своего любимца.
— Никакая она мне не сестра! — закричал Алька.
Катерина, неподалеку достававшая из мешка ложки, вздрогнула, как от удара кнутом.
— Алька!
— Да, ты мне не сестра, не сестра! — повторял он, ещё не осознавая, что, будучи всего лишь подростком, уже по-мужски отказывается от неё ради друзей.
Катерина беспомощно оглянулась на мужа. Тот, не зная, в чем дело, но видя её глаза, полные горя, кинулся на помощь.
— Алька… каже… не сестра! — захлебываясь от рыданий, еле выговорила она.
— Ты что делаешь, змееныш, она же ребенка ждет! — Черный Паша замахнулся для удара.
Катерина перехватила его руку.
— Подожди, Митя, он прав! — казалось, что обращение к родному украинскому языку размягчает её и потому вызывает слезы, а русская речь успокаивает. — Я ему не сестра.
— Но ты же сама говорила! — растерялся Черный Паша, который никак не мог понять, что вызвало эту бурю в стакане воды.
— Говорила, — кивнула Катерина, — спасти хотела: ребенок ведь!..
Черный Паша опустил голову: долго ещё придется ему отхаркивать куски "славного" прошлого!
— Я не поеду в Москву! — продолжал выкрикивать Алька, чувствуя, что сейчас его "буза" сойдет ему с рук… — Я с Батей останусь!
Теперь недоумевать настала очередь Катерины, которой муж просто не успел ничего рассказать. Синбат и Аполлон тоже прекратили работу и сгрудились вокруг Бати и Альки. В конце концов, что здесь происходит?!
— Хозяюшка, — оторвал их от выяснений голос Константина. — Не подскажете, где я могу умыться?
Артельщики молча расступились, и Катерина, украдкой вытерев глаза, подошла к нему.
— Долго спите, господин хороший, — крикнул гостю издали Батя.
Привычным жестом коснувшись жилетного кармана, молодой дипломат вспомнил, что он одет в ситцевую рубашку и мягкие брюки наподобие шаровар эту одежонку подобрала ему Катерина. Перед сном он аккуратно сложил свой вечерний костюм на один из тюков в телеге. Пред светлые очи наркома надо предстать в приличном виде — он терпеть не может нерях! Константин достал наконец из глубокого кармана непривычных штанов свои швейцарские часы и щелкнул крышкой.
— Отнюдь, товарищ, сейчас только семь часов утра, я всегда вовремя просыпаюсь!
— Если хотите холодной воды умыться, за пригорком — чистый ручей, предложила Катерина, протягивая гостю рушник. — Нет — я вам теплой солью…
Люди образованные, как полагала она, умываются теплой водой, потому что кожа у них нежная…
Однако молодой дипломат лихо повел плечами.
— Ручей, говорите? Я выбираю ручей!
И добавил, обращаясь к Бате:
— Большевики вычеркнули из обращения слово "господин". Новый мир, который мы выстроим на "обломках самовластья", не будет иметь ни слуг, ни господ. Потому нам всем надо привыкать к хорошему русскому слову — товарищ! Вы слышите, товарищ?
— Слышу, — хмуро отозвался Батя; он не любил никаких новшеств, и всю жизнь положил именно на то, чтобы накопить достаточно денег и получить право именоваться господином; низведение его до одного уровня со всеми напоминало старому контрабандисту лихое время, когда он два года отсидел за бандитизм и был вынужден не только терпеть соседство всяких ничтожных людишек, но и считаться их товарищем!
Константин, напевая, упругой походкой отправился к ручью.
— И все-таки я не поняла, — Катерина остановила взгляд на Дмитрии. — Почему вдруг зашла речь о Москве?
— Разве Константин вчера не предложил нам ехать с ним в столицу?
— Вроде говорил… Ну и что?
— А то, что я решил: пора нам с тобой к берегу прибиваться. Негоже наследника в дороге рожать, не бродяги какие!.. Думал, Алька с нами поедет, а он уперся: хочу с Батей, и все!
Черный Паша говорил с некоторым раздражением, потому что и сам не до конца был уверен в правильности принимаемого решения, и ждал от Катерины обычного, как он считал, бабьего взрыва: мол, не спросил, все сам решил… Он вообще после свадьбы ждал, что молодая жена, почувствовав свою власть над ним, начнет чего-то требовать, скандалить — уж он насмотрелся, какими сварливыми женами бывают кроткие и тихие невесты! Иную хоть смертным боем бей, все равно на своем стоять будет! Но ничего такого не произошло. Катерина по-прежнему собиралась в дорогу, мелькали сноровистые руки, и только в голове шла усиленная работа, но вовсе не такая, о которой подозревал её муж…
